Вернувшись домой, я перебрал содержимое его рюкзачка. Пакет для Особых Вещей был там, по крайней мере. Как и кое-какое приготовленное чтение, которое показалось мне для него слишком простеньким.
– Ну что, я все испортил? – тихо произнес Джейк.
Я отложил бумаги. Он стоял возле дивана, опустив голову, и выглядел меньше, чем всегда.
– Нет, – ответил я. – Конечно же, нет.
– Но ты так думаешь.
– Я так не думаю, Джейк. Вообще-то я очень горжусь тобой.
– А я нет. Я ненавижу себя.
Услышать это от него было словно нож в сердце.
– Не говори так, – быстро сказал я, после чего опустился на колени и попробовал обнять его. Но он был абсолютно неотзывчив. – Ты не должен никогда так говорить.
– Можно я пойду порисую? – произнес он без всякого выражения.
Я сделал глубокий вдох и слегка отодвинулся. Я отчаянно пытался пробиться к нему, но было ясно, что сейчас этого не произойдет. Впрочем, мы можем поговорить об этом позже. Обязательно поговорим.
– Хорошо.
Я прошел к себе в кабинет и коснулся трекпэда, чтобы проглядеть проделанную за день работу. «Я ненавижу себя». Я запрещал ему произносить такие слова, но, если б я был окончательно честен, то это были слова, которые в последний год я довольно часто мысленно произносил, обращаясь к самому себе. Я опять ощутил, как они вертятся у меня на языке. Почему я такой неудачник? Как могу проявлять такую неспособность говорить и делать правильные вещи? Ребекка всегда говорила мне, что мы с Джейком очень похожи, так что, наверное, такие же мысли крутились сейчас в голове и у него. И хотя это могло быть правдой – то, что мы все равно любили друг друга, даже когда ссорились, – это не означало, что мы так же сильно любили самих себя.
Почему Джейк сказал такие жуткие вещи в школе? Он уже не в первый раз разговаривал сам с собой – но, конечно, дело было не в этом. Я нисколько не сомневался, что разговаривал он с той девочкой – что она в конце концов нашла нас, – и совершенно не знал, что с этим поделать. Если мой сын не способен завести настоящих друзей, то ему всегда придется полагаться на воображаемых. А если они заставляют его вести себя так, как он вел себя сегодня, наверняка это означает, что ему нужна помощь?
«Поиграй со мной».
Я поднял взгляд от экрана.
Последовало мгновение тишины, в течение которого мое сердце забилось сильнее.
Голос доносился из гостиной, но это был точно не голос Джейка. Был он какой-то хрипловатый и недобрый.
– Я не хочу.
А вот это уже точно Джейк.
Я подступил ближе к двери, напряженно вслушиваясь.
– Поиграй со мной, говорю.
– Нет.
Хотя оба голоса могли принадлежать только моему сыну, они казались такими разными, что было легко поверить: там с ним разговаривает какой-то другой ребенок. Вот разве что голос был совершенно не детский. Слишком старый и сиплый для этого. Я посмотрел на входную дверь рядом с собой. Я не запер ее, когда мы вернулись домой, и не накинул цепочку. Мог ли кто-нибудь войти в дом? Нет – я находился прямо в соседней комнате. Я бы точно услышал, если что.
– Да. Ты обязательно поиграешь со мной.
Голос звучал так, будто это была крайне заманчивая перспектива.
– Ты меня пугаешь, – произнес Джейк.
– А я и хочу напугать тебя.
На этом я наконец вошел в переднюю комнату, быстрым шагом. Джейк сидел на коленях на полу рядом со своими рисунками, глядя на меня широко раскрытыми, испуганными глазами.
Он был совсем один, но это не заставило мой пульс хоть сколько-нибудь замедлиться. Как уже случалось раньше в этом доме, возникло ощущение какого-то томительного присутствия в комнате, словно кто-то или что-то немедленно метнулось в укрытие при моем появлении.
– Джейк? – негромко произнес я.
Он с трудом сглотнул, с таким видом, будто вот-вот заплачет.
– Джейк, с кем это ты разговариваешь?
– Ни с кем.
– Но я же слышал, как ты разговариваешь! Ты делал вид, будто тут есть кто-то еще. Кто-то, кто хотел, чтобы ты с ним поиграл.
– Нет, не делал! – Вдруг он показался не столько испуганным, сколько разгневанным, словно бы я каким-то образом его подвел. – Ты всегда так говоришь, и это нечестно!
Я изумленно заморгал и лишь беспомощно застыл на месте, когда Джейк суматошно принялся запихивать бумаги в свой Пакет для Особых Вещей. Я ведь все-таки не всегда так говорю? Сын, должно быть, понял, что мне не нравится, когда он разговаривает сам с собой – что это беспокоит меня, – но это никогда не выглядело так, будто я действительно пытался ему это запретить!
Я пересек комнату и присел на диван рядом с ним.
– Джейк…
– Я иду к себе в комнату!
– Пожалуйста, не надо. Я беспокоюсь за тебя.
– Нет, не беспокоишься. Тебе вообще на меня наплевать.
– Нет, это не так!
Но он уже прошмыгнул мимо меня, направляясь к двери гостиной. Инстинкт подсказывал мне – пусть пока что идет, пусть остынет, после поговорим, – но я также хотел утешить его. Я с трудом подбирал слова.
– Я думал, тебе нравится та девочка. Я думал, ты захочешь увидеть ее снова.
– Это была не она!
– А кто же тогда?
– Это был мальчик в полу.
И с этими словами он скрылся в прихожей.
Я некоторое время продолжал сидеть, не в состоянии придумать, что бы сказать. Мальчик в полу… Я припомнил сиплый голос, которым сам с собой разговаривал Джейк. И, конечно, это было единственным объяснением тому, что я только что слышал. Но даже если так… Я чувствовал, как по спине побежали мурашки. Голос был совсем не Джейка.
«А я и хочу тебя напугать».
И тогда я опустил взгляд на пол. Хотя Джейк собрал большинство своих сокровищ, там остался единственный листок бумаги, в окружении нескольких брошенных мелков – желтого, зеленого и ярко-красного.
Я уставился на рисунок. Джейк нарисовал бабочек. Нарисовано было по-детски неточно, но все же стало совершенно ясно, что это именно те бабочки, которых я видел утром в гараже. Но это ведь совершенно невероятно, поскольку Джейк никогда не был в гараже! Я собрался было подхватить листок и изучить его более пристально, как вдруг услышал, как сын ударился в слезы.
Я вбежал обратно в прихожую в тот самый момент, когда он, всхлипывающий, появился там из моего кабинета, протолкался мимо меня и взбежал вверх по лестнице.
– Джейк…
– Оставь меня в покое! Я ненавижу тебя!
Я смотрел, как он скрывается наверху, чувствуя полную беспомощность, совершеннейшую неспособность управиться с тем, что происходило, абсолютно ничего не понимая.
