– Все нормально, – сказал я.
– Понимаю, тесновато. Иногда мы используем ее для свидетелей, но это в основном женщины с детьми. – Мне показалось, что последует продолжение, но он тут же покачал головой. – Обычно они хотят спать в одной комнате.
– Домашнее насилие, я полагаю?
Мой отец не ответил, но натянутая атмосфера между нами на градус усилилась, и я понял, что удар достиг цели. То, что было между нами, оставалось невысказанным, но при этом становилось громче, как иногда громче может стать тишина.
– Все нормально, – повторил я. – Долго мы тут пробудем?
– Не думаю, что больше суток или двух. Может, даже еще меньше. Хотя это потенциально крупное дело. Нам нужно убедиться, что мы ничего не упустили.
– Думаете, Нила Спенсера убил тот человек, которого вы арестовали?
– Не исключено. Как я уже говорил, по-моему, останки, найденные в вашем доме, – с похожего преступления. Всегда были предположения, что у Фрэнка Картера – тогдашнего убийцы – был какого-то рода сообщник. Норман Коллинз никогда официально не считался подозреваемым, но он проявлял слишком уж большой интерес к этому делу. Я никогда не считал, что он напрямую замешан, но…
– Но?..
– Может, я и ошибался.
– Угу, пожалуй, что и ошибались.
Мой отец промолчал. Понимание того, что я могу опять причинить ему боль, принесло нечто вроде приятной дрожи, но совсем маленькой, разочаровывающей. Вид у него слишком измотанный, и он явно не в своей тарелке. Наверное, прямо сейчас чувствует себя столь же беспомощно, как и я…
– Ладно.
Мы перешли обратно в гостиную, где Джейк, сидя на полу на коленях, уже что-то рисовал. Здесь были диван и кресло, маленький столик на колесиках и старый телевизор с путаницей кабелей сзади, шатко пристроившийся на деревянном комоде. Все это место казалось совершенно простывшим и продуваемым насквозь. Я постарался не думать о том, что происходило сейчас в нашем доме – нашем настоящем доме. Какие бы проблемы он нам ни подсовывал, они казались раем по сравнению со всем этим.
«Но ты с этим разберешься. И скоро все закончится».
И Пит Уиллис скоро уберется из моей жизни.
– Ладно, оставляю вас тут, – произнес он. – Приятно было познакомиться, Джейк.
– Тоже был рад познакомиться, Пит, – отозвался мой сын, не поднимая взгляд от рисунка. – Спасибо за эту замечательную квартиру.
Тот замешкался.
– Всегда пожалуйста.
Выйдя на площадку, я прикрыл дверь гостиной. Здесь было окно, но уже вечерело, и света оно давало мало. Уиллис, казалось, не хотел уходить, так что некоторое время мы стояли в полутьме, его лицо практически скрывалось в тени.
– У вас есть все необходимое? – произнес он наконец.
– Думаю, что да.
– Джейк, похоже, замечательный парнишка.
– Да, – сказал я. – Это точно.
– Творческая личность. Прямо как вы.
Я не ответил. От молчания между нами звенело в ушах. Насколько можно было судить в этом неверном свете, Уиллис, похоже, уже жалел о произнесенных словах. Но тут он объяснился:
– Я видел в доме книги, которые вы написали.
– А раньше вы не знали?
Он покачал головой.
– Я думал, что тебе должно быть интересно, – сказал я. – Может, ты искал меня, или еще чего.
– А ты меня искал?
– Нет, но это другое дело.
Едва сказав это, я сразу возненавидел себя, поскольку это признавало все тот же баланс сил – мысль о том, что это его задача присматривать за мной, волноваться за меня, заботиться обо мне, а не как-то иначе. Я не хотел, чтобы он вообразил, будто это так. Это не было так. Он был для меня никем.
– Давным-давно, – проговорил отец, – я решил, что будет лучше держаться подальше от твоей жизни. Мы с твоей матерью так между собой решили.
– Это можно подать и по-другому.
– Наверное. Но я подаю так. И я сдержал слово. Это не всегда было просто. Я часто сомневался. Но из лучших…
Он не договорил, вдруг показавшись еще слабее.
«Избавь меня от своих жалостливых самокопаний!»
Но я не произнес этого вслух. Что бы мой отец ни натворил в прошлом, он явно сильно изменился с тех пор. Теперь он не выглядел и не пах, как алкоголик. Он был в хорошей физической форме. И, несмотря на то что он выглядел совершенно измотанным, был в нем какой-то дух спокойствия. Я еще раз напомнил себе, что мы с этим человеком совершенно чужие друг другу. Мы не отец и сын. И мы не враги.
Мы никто.
Он отвел взгляд к окну, за которым медленно умирал день.
– Салли… Твоя мать, то есть. Что с ней случилось?
Звон бьющегося стекла.
Визг моей матери.
Я подумал о том, что произошло после. Как она изо всех сил старалась поставить меня на ноги, невзирая на все трудности, с которыми сталкивалась как мать-одиночка. О боли и бесславии ее смерти. Как и смерти Ребекки, которая ушла слишком молодой, задолго до того, как она или я заслуживали такой потери.
– Она умерла, – сказал я ему.
Он промолчал. На миг мне показалось, что это его сломало. Но он тут же взял себя в руки.
– Когда?
– А это уже не твое дело.
Злость в моем голове удивила меня – но явно не моего отца. Он стоял там, поглощая силу удара. Наконец тихо произнес:
– Да. Наверное, да.
А потом он двинулся вниз по лестнице ко входной двери. Я посмотрел ему вслед. И на половине его пути вниз заговорил снова, негромко, но так, чтобы он услышал.
– Знаешь, я помню ту последнюю ночь. Ночь перед тем, как ты ушел. Когда в последний раз видел меня. Помню, насколько ты был пьян. Какое красное у тебя было лицо. Что ты сделал. Как бросил в нее стаканом. Как она закричала.
Он остановился на ступеньке и неподвижно застыл.
– Я все это помню, – продолжал я. – И как ты смеешь теперь про нее спрашивать?
Он не ответил.
А потом тихо продолжил спускаться по лестнице, оставив меня лишь с тошнотворным чувством в животе и гневным стуком сердца.
35
Выйдя из дома-убежища и сев за руль, Пит слишком быстро погнал по пустынным улицам, направляясь прямиком домой. Кухонный шкафчик звал его, и он собирался сдаться перед ним. Теперь, когда решение было принято, тяга выпить стала сильнее, чем когда-либо, и казалось, что вся его жизнь зависит от того, насколько скоро он туда доберется.
Оказавшись дома, Пит запер дверь и задернул занавески. Дом вокруг него был тих и неподвижен, и, хотя он уже стоял в нем, казался столь же пустым, как и до его появления. Поскольку, в конце концов, что он к нему добавил? Пит оглядел спартанскую меблировку передней комнаты. Она была такая же по всему дому – каждый уголок пространства настолько же аскетичен и тщательно организован. Правда была в том, что он годами жил в пустом доме. Скудным подобием жизни, которой едва живут, избегая жизни реальной, – не менее печальным от того, что оно опрятное и чистое.
