По штемпелю тюрьмы «Уитроу» было совершенно ясно, от кого оно могло быть, а ей не хотелось прямо сейчас столкнуться с ним лицом к лицу. Фрэнк Картер двадцать лет преследовал Пита – насмехался над ним, играл с ним, – и будь она проклята, если собирается читать, как он ликует в день смерти Пита! Хотя, конечно же, вряд ли Картер об этом знал, посылая письмо. Впрочем, этот человек, похоже, всегда обо всем узнаёт каким-то образом…
Да и пошел он в жопу. У нее есть другие, более важные дела.
Оставив письмо лежать на кухонном столе, Аманда налила себе изрядную порцию вина и подняла бокал.
– За тебя, Пит, – тихонько произнесла она. – Доброго пути!
А потом совершенно невольно расплакалась – что было просто дико и невообразимо. У нее никогда не было привычки разводить сопли. Аманда всегда гордилась своим спокойствием и хладнокровием. Но сейчас-то рядом все равно никого не было, так что она решила дать себе волю. Сразу стало лучше. Через какое-то время она осознала, что плачет даже не по Питу – просто позволяет всем эмоциям последних нескольких месяцев вырваться наружу.
Хотя да, по Питу. Но и по Нилу Спенсеру. По Тому и Джейку Кеннеди.
По всему этому.
Это было так, словно она задержала дыхание на несколько недель, и теперь эти всхлипы были теми живительными глубокими вдохами, в которых она так отчаянно нуждалась.
Допив вино, Аманда налила себе еще бокал.
Поговорив с Томом и сознавая, что именно делает, она подумала, что напиться сейчас – это наверняка не то, чего Питу в данный момент хотелось бы. Но он бы все равно понял. Вообще-то она даже могла представить себе понимающий взгляд, который он бросил бы на нее, увидев ее такой, – это был бы в точности такой же взгляд, который он иногда бросал на нее в других ситуациях. Взгляд, который говорит: «Ну да, я тоже все это проходил, и мне все понятно, но это ведь не то, что сейчас стоит обсуждать, точно?»
Он бы понял, это да. Дело Шептальщика отобрало двадцать лет его жизни. После всего, что произошло, как представляла себе Аманда, это могло в итоге сделать с ней то же самое, если б она не была осторожна. Хотя, наверное, это нормально – может, даже так, как и должно быть. Некоторые расследования остаются с тобой, глубоко вонзив в тебя свои когти и продолжая упорно висеть на тебе, и постоянно приходится волочить их за собой, сколь упорно ты ни стараешься от них избавиться. Раньше Аманда всегда воображала, будто невосприимчива к чему-то такому – что будет неуклонно карабкаться наверх, подобно Лайонсу, и никакая тяжелая ноша, как у Пита, не будет тянуть ее вниз, – но теперь-то знала себя немного получше. Это то, что ей предстоит тащить на себе достаточно долгое время. Такой вот разновидностью копа она оказалась. Совершенно не хладнокровной и не здравомыслящей.
Ну так и будь такой.
Прикончив бокал, Аманда налила следующий.
Конечно же, есть и положительные моменты, за которые можно уцепиться, и важно так и поступать, несмотря ни на что. Джейка Кеннеди вовремя нашли. Фрэнсис Картер в тюрьме. А сама она навсегда останется тем, кто его поймал. Она работала на износ, делала все, что могла, и никто не может сказать, что она хоть в чем-то оказалась не на высоте. Когда пробил час, она с толком использовала каждую его долбаную секунду…
Через какое-то время Аманда набралась решимости и все-таки открыла письмо. К тому моменту она была уже достаточно пьяна, чтобы не придавать любым словам Фрэнка Картера особого значения. Да кто он вообще такой? Пусть этот урод пишет что его душе угодно! Его слова будут просто отскакивать от нее – он по-прежнему останется гнить там же, где и сейчас, а она по-прежнему будет здесь. Это не как с Питом. Картеру нечем ее зацепить. И уж тем более обидеть.
Единственный листок бумаги, почти совершенно пустой.
А потом слова, написанные Картером:
Если Питер по-прежнему может слышать, скажите ему спасибо.
69
Фрэнсис сидел в своей камере и ждал.
Он провел эти две недели в тюрьме в состоянии предчувствия чего-то неизбежного, и вот сегодня в мире словно что-то щелкнуло, и он понял: час пробил. После отбоя терпеливо сидел в темноте на своей койке, все еще полностью одетый, положив руки на колени. Прислушивался к металлическому эху и воплям других заключенных, постепенно стихающим вокруг него. Почти невидяще таращился на грубую кирпичную стену напротив.
Ждал.
Он взрослый, он не боится.
Хотя они хорошенько постарались, чтобы это было не так, конечно же. Когда его только привезли в тюрьму, охранники вели себя вполне профессионально, но при этом либо не могли, либо просто не желали скрывать свою ненависть к нему. В конце концов, Фрэнсис убил маленького мальчика и – пожалуй, в их глазах это было даже еще хуже, – офицера полиции. Досмотр тела был чрезвычайно грубым. Поскольку он находился под следствием, то его якобы должны были отделить от уже осужденных заключенных, но дверь его камеры постоянно с лязгом и звоном сотрясалась от пинков и ударов, а из коридора перед ней доносились злобные шепотки и угрозы. Помимо нерегулярных окриков с требованиями прекратить, охранники делали вид, что им все уже осточертело, и практически ничего не предпринимали, чтобы этому помешать. Фрэнсису казалось, что это им нравится.
Ну и пусть.
Он ждал. В камере было тепло, но по коже бегали мурашки, а тело слегка тряслось. Но вовсе не от страха.
Потому что он взрослый человек. Он не боится.
Первый раз он увидел своего отца неделю назад, в тюремной столовой. Даже во время приема пищи Фрэнсиса держали подальше от остальных заключенных, так что он сидел за столом в полном одиночестве, а охранник наблюдал, как он ест ту дрянь, которую ему скармливали. Фрэнсис думал, что они специально дают ему всякие отбросы, но если дело было в этом, то шутка не удалась. Ему приходилось есть и кое-что похуже. И он пережил куда более грубое обращение, чем это. Поднося ко рту ложку простывшего водянистого картофельного пюре, Фрэнсис уже в сотый раз повторял себе, что это просто тест. Контрольная. Что бы они в него ни бросали, он вытерпит. Он получит то, что…
И тут он повернул голову и увидел своего отца.
Фрэнк Картер вошел в двери столовой, словно тюрьма принадлежала ему целиком, слегка пригнувшись, – и сразу же словно заполнил собой весь зал. Человек-гора. Охранники, в большинстве своем ниже его на голову, держались на почтительном расстоянии. По бокам его сопровождала группка других заключенных, все в оранжевых тюремных комбинезонах, но его отец сразу выделялся среди них – явный лидер этой группы. На вид он словно и не состарился совсем. Отец представлялся Фрэнсису почти неестественно крупным и могучим, как будто, если б захотел, мог проломиться прямо сквозь стены тюрьмы и появиться с другой стороны абсолютно невредимым, лишь засыпанным кирпичной пылью.
Как будто абсолютно все было ему по плечу.
– Не копайся, Картер. – Охранник пихнул его в спину.
