Они насытились тремя жертвами? Или присутствие пастуха, невинного слуги этих капризных покойников, защищало меня от их гнева?
Лодка сдвинулась с галечного берега. Мы недолго покачались на мягких волнах, еще недостаточно глубоких для весел, а затем отплыли. Мой спаситель сидел напротив и греб изо всех сил. С каждым взмахом на его лбу проступало все больше капель пота.
Пляж отступал. Нас отпустили на свободу. Пастух, казалось, слегка расслабился. Он посмотрел на грязную воду на дне лодки, сделал с полдесятка глубоких вдохов, а потом поднял на меня изможденное лицо.
– Однажды это должно было случиться… – сказал он тихим и печальным голосом. – Кто-то должен был испортить нам жизнь. Нарушить ритм.
Движение весел навевало дремоту. Мне хотелось уснуть, завернуться в брезент, на котором я сидела, и забыться. Пляж остался вдали, став всего лишь тонкой линией. «Эммануэль» не было видно.
– Куда мы плывем? – спросила я.
– Обратно на Тайри, – ответил мужчина. – Посмотрим там, что можно сделать. Найдем способ загладить свою вину, помочь им снова крепко уснуть.
– Они едят овец?
– Какой мертвым прок в еде? Нет. Нет, баранина им не нужна. Для них животные – это знак, того что их помнят.
Помнят.
Я кивнула.
– Это наш способ оплакать их…
Он перестал грести, слишком убитый горем для объяснений, слишком измученный, чтобы сделать хоть что-нибудь, а потому прилив сам нес лодку домой. Прошло несколько мгновений.
Потом послышалось царапанье.
Шорох мышиных коготков, не более того. Скрежет по днищу лодки. Словно человек легонько постукивал ногтями до доскам, прося его впустить. Не один человек, а множество. Их мольбы становились все громче, сгнившие кутикулы вяло касались дерева.
Мы не шевелились, ничего не говорили и не могли поверить. Даже услышав самое худшее, не веришь в него.
Справа раздался всплеск. Я обернулась. Ко мне двигался он – поднятый над водой невидимыми кукловодами, неподвижный, как фигура на носу корабля. Рэй. Его тело покрывали синяки и раны. Его забили до смерти, а затем принесли сюда, как счастливый талисман, как пугающее доказательство своей силы. Он как будто шел по воде, его ноги скрывали волны, а руки безвольно болтались вдоль тела, пока его волокло к лодке. Я смотрела в это израненное и разбитое лицо. Один глаз наполовину закрыт, другой вылетел из глазницы.
В двух ярдах от лодки кукловоды позволили ему снова погрузиться в море, и он исчез в водовороте розоватой воды.
– Твой приятель? – спросил пастух.
Я кивнула. Наверное, он упал в море с кормы «Эммануэль». И тоже стал утопленником. Мертвецы уже сделали его своей игрушкой. Значит, игры они все-таки любили и притащили тело с пляжа, как дети своего товарища, желая, чтобы тот присоединился к их забаве.
Царапанье прекратилось. Тело Рэя исчезло без следа. Над морем не раздавалось ни звука, лишь волны плескались о борта лодки.
Я потянулась к веслам и закричала пастуху:
– Греби! Греби, или они убьют нас!
А он словно смирился с тем, что нас решили наказать, и, покачав головой, сплюнул в воду. Под его дрейфующим на поверхности плевком что-то двигалось. Бледные фигуры, которые кружили и кувыркались, но были слишком глубоко, чтобы их разглядеть. Пока я наблюдала, они подплывали все ближе. Изъеденные морем лица становились отчетливее, а руки тянулись обнять нас.
Косяк мертвецов. Десятки покойников, объеденных рыбой и крабами, с остатками плоти, едва державшейся на костях.
Лодка мягко качнулась, когда их ладони коснулись бортов.
Покорность судьбе не исчезла с лица пастуха, даже когда лодку затрясло – сначала слегка, а потом так яростно, что нас болтало, точно кукол. Мертвецы хотели перевернуть нас, и этому было не помешать. Через миг лодка опрокинулась.
Вода оказалась ледяной. Гораздо холоднее, чем я ожидала. У меня перехватило дыхание. Я всегда довольно хорошо плавала и уверенными гребками направилась прочь от лодки, рассекая вспенившуюся воду. Пастуху повезло меньше. Как многие люди, которые кормятся морем, плавать он, видимо, не умел и без единого крика или мольбы камнем пошел на дно.
На что я надеялась? На то, что хватит четырех жертв, чтобы меня оставили в покое? Какие бы надежды я ни питала, они недолго продержались.
Я почувствовала осторожное – о, какое же осторожное – прикосновение к лодыжкам и ступням. Почти ласковое. Что-то всплыло на поверхность рядом с моей головой. Серая, точно у огромной рыбы, спина. Прикосновение к лодыжке превратилось в хватку. Распухшая от воды рука вцепилась в меня и потащила вниз. Я сделала свой последний – я это знала – глоток воздуха, и в этот момент голова Рэя мелькнула в ярде от меня. Его раны было видно во всех деталях. Промытые водой порезы болтались уродливыми лоскутами, обнажая поблескивающие кости. Вытекший глаз уже смыло. Прилипшие к черепу волосы больше не скрывали залысину на макушке.
Вода сомкнулась над моей головой. Я не закрывала глаз и видела, как с таким трудом добытый вдох серебряными пузырьками промелькнул перед моим лицом. Рэй – утешающий и внимательный – был рядом. Его руки всплыли над головой, как будто он сдавался. Давление исказило его черты и раздуло щеки, а из пустой глазницы, точно щупальца крошечного кальмара, вывалились нити разорванных нервов.
И я сдалась. Открыла рот, почувствовала, как в него льется ледяная жидкость. Соль жгла ноздри, холод резал глаза. От морской воды горело горло, нетерпеливый поток рвался туда, где ему не место. Он вымывал из меня воздух, пока не заполнил собой все тело.
Ниже два покойника, чьи волосы шевелило течение, обнимали меня за ноги. Головы утопленников болтались и плясали на сгнивших веревках мышц, и хотя я била их по рукам, отрывая от костей серые, потрепанные по краям куски плоти, их нежная хватка не ослабевала. Они хотели меня. О, как же сильно они меня хотели.
Рэй тоже держал меня, обвивал, прижимался своим лицом к моему. Думаю, это было случайно. Ничего за этим жестом не стояло. Рэй не узнавал меня, не чувствовал, не любил и не заботился. И я, с каждой секундой теряя жизнь и уступая морю, не могла насладиться близостью, о которой столько мечтала.
Слишком поздно для любви. Солнечный свет уже превратился в воспоминание. Мир ли это исчезал вместе с моей жизнью, или мы были так глубоко, что солнце не могло сюда проникнуть? Паника и ужас покинули меня. Сердце, казалось, совсем не билось. Дыхание не вырывалось мучительными рывками, как прежде. На меня снизошло умиротворение.
Хватка моих спутников ослабла, и ласковый прилив делал со мной все, что хотел. Насиловал тело, разрушая кожу, мышцы, кишки, глаза, пазухи, язык, мозг.
Здесь не было места времени. Как знать, возможно, дни уже превратились в недели. Кили кораблей скользили по воде, и время от времени мы выглядывали из своих каменных укрытий и смотрели, как мимо проплывают суда; как палец с обручальным кольцом оставляет след на воде; как поплавок гидроплана без брызг уходит в небо; как леска тянется за червем. Следы жизни.
