– Человек в термах. Которого ты нашел…
– Да?..
– Он помешал сделать с собой то же самое, верно?
– Наверное. Поэтому его тело и не тронули, а просто запечатали. Никто не понимал, что он погиб, сражаясь с существом, которое решило украсть его жизнь.
Картина была почти, чтоб ее, завершена. На остальные вопросы ответ дал гнев.
Этот тип был в шаге от того, чтобы убить его и накормить им свое чучело. Ярость Гэвина вырвалась на свободу. Он схватил Рейнольдса за грудки и встряхнул.
Это кости или зубы громыхнули?
– Оно почти заполучило мое лицо, – Гэвин смотрел в налитые кровью глаза Рейнольдса. – А что будет, когда его трюк наконец сработает?
– Даже не знаю.
– Опиши самое худшее! Говори!
– Это лишь догадки, – ответил Рейнольдс.
– Тогда угадывай!
– Когда его физическое подобие станет идеальным, оно, я думаю, украдет то, что не способно подделать, – твою душу.
Рейнольдс больше не боялся Гэвина. Его голос смягчился, как будто он говорил с приговоренным. Старик даже улыбнулся.
– Ублюдок!
Гэвин притянул Рейнольдса ближе. Белые капли слюны окропили щеки старика.
– Тебе же все равно! Тебе насрать, да?
Он ударил Рейнольдса по лицу, раз, другой. Бил и бил, пока не выдохся.
Старик молча терпел побои, его голова моталась из стороны в сторону, кровь слетала с опухших век и снова набегала.
Наконец удары прекратились.
Рейнольдс стоял на коленях, сплевывая осколки зубов.
– Я это заслужил, – пробормотал он.
– Как мне его остановить? – потребовал ответа Гэвин.
Рейнольдс покачал головой.
– Невозможно, – шепнул он и схватил Гэвина за руку. – Прости, – произнес он, развернул сжатый кулак и поцеловал линии на коже.
Гэвин оставил Рейнольдса на развалинах Рима и вышел на улицу. Беседа мало добавила к тому, о чем он и так догадывался. Единственное, что можно было теперь сделать, – найти тварь, которая крала его красоту, и обыграть ее. Если не выйдет, то он лишится того единственного, что отличало его от остальных людей, – своего чудесного лица. Разговоры о душе и человечности были для него пустым сотрясанием воздуха. Гэвин хотел вернуть свое лицо.
Он перешел через Кенсингтон с редкой для своей походки целеустремленностью. После стольких лет в плену обстоятельств, он увидел, как обстоятельства, наконец, обретают форму. И тут одно из двух – или он вытрясет из твари разум, или умрет.
Рейнольдс отодвинул занавеску, чтобы посмотреть, как на город опускается вечер.
Ни одной ночи он уже не переживет и не войдет больше ни в один город. Вздохнув, Рейнольдс отпустил занавеску и поднял короткий меч. Приставил острие к груди.
– Давай, – сказал он себе, мечу и нажал на рукоять.
Острие вошло всего на полдюйма, но от боли закружилась голова. Рейнольдс понял, что потеряет сознание прежде, чем завершит дело, поэтому подошел к стене, уперся в нее рукоятью и всем весом навалился на лезвие. Это сработало. Он не был уверен, что удалось пронзить себя насквозь, но для смертельного ранения крови было достаточно. Рейнольдс попытался повернуться и загнать клинок по рукоять, но рухнул и, неловко взмахнув рукой, завалился бок. Падение заставило его осознать реальность воткнутого в тело меча. Это жестокое, неумолимое вторжение ошеломляло.
На то, чтобы умереть, ушло больше десяти минут, и если не считать боли, Рейнольдс был доволен. Сколько бы ошибок он ни допустил за пятьдесят семь лет – а их было немало – старик чувствовал, что такой гибели не постыдился бы и его любимый Флавиний.
Пошел дождь. Стук капель по крыше наводил на мысль, что Бог хоронит дом, запечатывая навсегда его тело. И в последний миг на Рейнольдса снизошло чудесное видение – рука с фонарем и голоса. Казалось, кто-то пробил стену. Это призраки будущего явились раскопать его историю. Он улыбнулся, приветствуя их, и уже собирался спросить, какой теперь год, когда понял, что умер.
Тварь ускользала от Гэвина куда лучше, чем раньше удавалось ему. За три дня охотник не заметил и следа своей жертвы. Но она была где-то близко, это точно. В баре постоянно говорили: «Видел тебя вчера вечером на Эджвер-Роуд», хотя его и рядом с тем местом не было, или «Как же ты разобрался с арабом?», или «Ты больше не общаешься со своими друзьями?».
И, Боже, скоро ему начало это нравиться. Напряжение уступило место беспечности – удовольствию, которого он не знал с двух лет.
Что с того, что кто-то – такой же опытный и ловко обходивший закон – работал на его точке? Что с того, что его друзей (каких друзей? Пиявок) резала эта надменная копия? Что с того, что жизнь у него отняли и занашивают вдоль и поперек? Он мог выспаться и знать, что кто-то очень на него похожий – и не важно, что не он сам, – всю ночь бодрствовал и был обожаем. Гэвин начал воспринимать это существо не как вселяющее ужас чудовище, а как свой инструмент, почти как свой публичный образ. Оно стало реальностью, а он – тенью.
Гэвин проснулся.
Было уже пятнадцать минут пятого. С улицы внизу доносился громкий рев автомобилей. В комнате царил полумрак, спертый воздух пах его собственным дыханием. Прошло больше недели с тех пор, как он оставил Рейнольдса среди руин, и с тех пор Гэвин лишь три раза отважился выйти из своей новой берлоги (крошечная спальня, кухня, ванная). Сон стал важнее еды и физической активности. У него хватало «дури», чтобы почувствовать себя счастливым, если сон не приходил. А последнее случалось редко. Гэвину полюбились затхлый воздух, поток света сквозь незавешенное окно, ощущение мира, к которому он не имел никакого отношения.
«Сегодня, – сказал он себе, – надо выйти и подышать свежим воздухом». Но не ощутил прилива энтузиазма. Может быть, позже, гораздо позже, когда бары опустеют, и его никто не заметит, он выберется из своего кокона и осмотрится. А пока есть сны…
Вода.
Ему же снилась вода. Как он сидит у бассейна в Форт-Лодердейле. У бассейна, полного рыбы. Она с плеском выпрыгивает из воды, и этот звук выбрался из сна в реальность. Или все наоборот? Точно, во сне он услышал журчание воды, и его мозг создал подходящую картинку. А наяву звук все еще продолжался.
Он доносился из ванной – уже не шум текущей воды, а всплески. Похоже, кто-то вломился в дом и теперь принимал ванну. Гэвин пробежался по короткому списку незваных гостей – тех немногих, кто знал, что он здесь. Пол – начинающий мальчик по вызову, который спал на полу две ночи назад. Чинк, торговец наркотой. И девушка этажом ниже, которую, кажется, звали Мишель. Да кого он обманывает? Ни один из них не справился бы с замком на двери. Гэвин отлично знал, кто это. Он просто играл сам с собой и с наслаждением вычеркивал варианты, пока не остался только один.
