Готовый к встрече, он выскользнул из кокона, свернутого из простыней и одеял. Холод коснулся кожи, та покрылась мурашками, непроизвольный стояк медленно опустился. Идя к висевшему на двери халату, Гэвин заметил свое отражение в зеркале – стоп-кадр из фильма ужасов. Хилый человек, съежившийся от холода и освещенный отблеском дождя. Отражение почти мерцало, до того нереальным он был.
Завернувшись в халат – единственную вещь, купленную в последнее время, – он подошел к ванной. Шума воды уже не было слышно. Гэвин распахнул дверь.
Вздувшийся линолеум под ногами был ледяным, хотелось лишь увидеть своего приятеля и забраться обратно в кровать. А еще он задолжал остаткам своего любопытства – у него по-прежнему оставались вопросы.
За три минуты свет за матовым окном успел потускнеть. Мрак быстро сгущался и от ливня, и от наступающей ночи.
Ванна почти до краев была наполнена маслянисто-спокойной, темной водой. Как и прежде, ничто не появлялось на поверхности. Оно спряталось на дне.
Сколько времени прошло с тех пор, как Гэвин подходил в лаймово-зеленой комнате к лаймово-зеленой ванне и заглядывал в воду? Возможно, это случилось только вчера, ведь с тех пор его жизнь превратилась в одну длинную ночь. Гэвин посмотрел в воду. Оно лежало там – спало, свернувшись, все еще одетое, как будто ему не хватило времени раздеться. На месте лысины теперь выросла роскошная шевелюра, а черты были вполне завершенными. От краски не осталось и следа. Лицо стало неправдоподобно прекрасным. И вся эта красота, до самой последней родинки, принадлежала Гэвину. Идеальные, полностью завершенные кисти были скрещены на груди.
Ночь становилась все темнее. Делать было особо нечего. Разве что смотреть, как оно спит, но зрелище быстро наскучило. Раз выследил, то вряд ли сбежит, а значит, можно вернуться в постель.
Снаружи шел дождь, и жители пригородов едва ползли в своих машинах. Случались аварии, иные со смертельным исходом. Перегревались двигатели. Перегревались сердца. Гэвин прислушивался к сиренам. Сон то одолевал, то отступал. Была около девяти, когда из-за жажды он снова проснулся. Ему опять снилась вода, и плескалась она точно так же, как и в прошлый раз. Существо выбралось из ванны и приоткрыло дверь.
Единственный свет в спальне шел с улицы и едва освещал гостя.
– Гэвин? Ты не спишь?
– Нет, – ответил он.
– Ты мне поможешь? – спросило оно. В голосе не было и следа угрозы. Так человек мог просить брата, рассчитывая на родственные чувства.
– Чего ты хочешь?
– Пора исцелиться.
– Исцелиться?
– Включи свет.
Гэвин зажег лампу возле кровати и посмотрел на фигуру у двери. Ладони больше не прикрывали грудь, и стала видна жуткая рана от дробовика. Разорванная плоть, а под ней бесцветные внутренности. Крови, конечно же, не было. Ее и не будет никогда. Кроме того, с такого расстояния Гэвин не смог разглядеть ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего человеческую анатомию.
– Боже всемогущий, – выдохнул он.
– Друзья Преториуса, – произнесло оно и коснулось края раны.
Жест напомнил Гэвину картину в доме его матери. Христос во славе Своей – Священное Сердце парит внутри Спасителя, а Он указывает на свои страдания, будто говоря: «Это было ради вас».
– Почему ты не умер?
– Потому что я пока не живой.
«Пока не живой, запомним это», – подумал Гэвин. Слова намекали на смертность.
– Тебе больно?
– Нет, – раздался такой печальный ответ, как будто оно жаждало боли, – я ничего не чувствую. Все мои признаки жизни – одна видимость. Но я учусь, – оно улыбнулось. – Ловко научился зевать и пердеть.
Идея была одновременно нелепой и трогательной – комический сбой в пищеварительной системе был для этого существа драгоценным признаком человечности.
– А рана?
– …исцелится. Со временем полностью заживет.
Гэвин промолчал.
– Я вызываю у тебя отвращение? – спросило оно без всякого выражения.
– Нет.
Странное создание смотрело на Гэвина прекрасными глазами, его собственными прекрасными глазами.
– Что тебе рассказал Рейнольдс?
Гэвин пожал плечами:
– Ничего особенного.
– Что я чудовище? Что я высасываю человеческую душу?
– Не совсем.
– Но что-то такое.
– Что-то такое, – признал Гэвин.
Оно кивнуло:
– Он прав. По-своему прав. Мне нужна кровь, и это делает меня чудовищем. В молодости, уже целый месяц назад, я купался в ней. Ее прикосновения делали древесину похожей на плоть. Но теперь она мне не нужна, процесс почти завершен. Все что мне сейчас нужно…
Оно запнулось. «Не потому, что собирается солгать, – подумал Гэвин, – а потому, что не находит подходящих для своего состояния слов».
– Что тебе нужно? – подтолкнул он.
Существо, уставившись на ковер, покачало головой:
– Знаешь, я ведь жил уже несколько раз. Иногда крал жизни, и мне это сходило с рук. Прожил, стряхнул лицо и нашел другое. Иногда, как в прошлый раз, мне бросали вызов и погибали…
– Ты что, какая-то машина?
– Нет.
– Что же ты тогда?
– Я – тот, кто я есть. И не знаю никого, похожего на меня. Хотя почему я должен быть единственным? Возможно, есть и другие, много других, просто я о них еще не знаю. Так что живу, умираю и снова живу, и ничего не узнаю, – следующее слово прозвучало с горечью, – о себе. Понимаешь? Ты знаешь, кто ты есть, потому что видишь других, похожих. А будь ты один на земле, что бы знал? Только то, что показывает зеркало, и все. Остальное – выдумки и догадки.
Вывод было сделан без лишних сантиментов.
– Можно мне прилечь? – спросило оно и шагнуло вперед.
Гэвин отчетливо видел неровное биение в разорванной грудной клетке. Что-то беспокойное и спутанное росло там вместо сердца. Со вздохом существо в промокшей одежде опустилось лицом вниз на кровать и закрыло глаза.
– Мы исцелимся, – сказало оно. – Просто дай нам время.
Гэвин сходил и запер дверь в квартиру. Затем подтащил стол и зажал им ручку. Никто не сможет войти и напасть на существо во сне. Они будут в безопасности. Вместе – он и оно, он и его двойник. Обеспечив неприступность крепости, Гэвин сварил кофе и сел в кресло напротив кровати, наблюдая за спящим существом.
Дождь хлестал в окно целый час, а потом чуть стих. Ветер швырял в окна мокрые листья, и те любопытными мотыльками цеплялись за стекла. Временами Гэвин начинал следить за ними, слишком устав глядеть на самого себя в постели, но вскоре его взгляд возвращался обратно, и он опять всматривался в небрежную красоту вытянутой руки, в свет, скользивший по запястью, в ресницы. Около полуночи, когда на улице взвыла скорая помощь, и снова пошел дождь, Гэвин заснул.
