Он собирался испортить этот день.
Он собирался испортить себе карьеру.
Он собирался, Боже, помоги ему, испортить себе жизнь.
– Я не должен больше с тобой видеться, – сказал он.
«Он не осмелится», – подумала она.
– Я не совсем уверен в том, что знаю о тебе, или скорее в том, что, по моему мнению, знаю, но именно поэтому мне… следует проявить осторожность, Джей. Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Я боюсь, что ты… преступница.
– Преступница?
– За тобой тянется неприятная история.
– И кто же в ней покопался? – спросила она. – Неужели Вирджиния?
– Нет, не Вирджиния, она любопытством не страдает.
– Тогда кто?
– Это не твое дело.
– Кто?
Она слегка нажала ему на виски. От боли он поморщился.
– Что с тобой? – спросила Жаклин.
– Голова раскалывается.
– Ты слишком напряжен, вот и все. Я могу тебе помочь, Титус.
Она прикоснулась пальцем к его лбу, ослабив хватку. Он с облегчением вздохнул.
– Так лучше?
– Да.
– Так кто там разнюхивает, Титус?
– У меня есть личный секретарь. Линдон. Я тебе о нем говорил. Он с самого начала знает о нашей связи. Более того, именно он бронирует отели и сочиняет истории для Вирджинии.
В его речи слышалось какое-то мальчишество, которое даже трогало. Казалось, ему было просто неловко говорить о том, что он ее бросает, никаким разбитым сердцем тут и не пахло.
– Линдон – прекрасный работник. Он проявил чудеса изворотливости, чтобы нам с тобой было легко. Он ничего против тебя не имеет. Просто так случилось, что он увидел твою фотографию, одну из тех, что я сделал. Я отдал их ему, чтобы уничтожить.
– Зачем?
– Мне не надо было их снимать; я совершил ошибку. Вирджиния могла… – он осекся, начал снова. – В общем, он тебя узнал, хотя не мог вспомнить, где видел раньше.
– Но со временем вспомнил.
– Он раньше работал на одну из моих газет, вел колонку о сплетнях. Так он и стал моим личным помощником. И Линдон вспомнил тебя по предыдущему воплощению. Как Жаклин Эсс, жену покойного Бенджамина Эсса.
– Покойного.
– И он принес несколько других фотографий, далеко не таких красивых, как предыдущие.
– И что там, на этих фотографиях?
– Твой дом. И тело твоего мужа. Ну они говорили, что это тело, хотя, боже мой, там вообще ничего от человека не осталось.
– Там не слишком много и было, – просто ответила Жаклин, думая о холодных глазах Бена и ледяных руках. Мужчина, годный только на то, чтобы заткнуться и быть стертым из памяти.
– Что случилось?
– С Беном? Его убили.
– Как?
Неужели голос Титуса слегка дрогнул?
– Очень просто.
Жаклин поднялась с кровати и встала у окна. Яркое летнее солнце прорезало себе путь сквозь жалюзи, и теперь хребты тени и света расчерчивали контуры ее лица.
– Это ты сделала.
– Да. – Титус научил ее быть откровенной. – Да, это сделала я.
Он же научил ее экономии угроз:
– Если ты оставишь меня, я сделаю это снова.
Он покачал головой:
– Ни за что. Ты не осмелишься.
Теперь он стоял перед ней:
– Джей, мы должны понять друг друга. Я – могущественный человек, я чист перед обществом. Ты понимаешь? Моя репутация безупречна, ни намека на скандал. Я могу позволить себе любовницу, да хоть с десяток, люди даже могут узнать об этом. Но убийцу? Нет, это испортит мне жизнь.
– Он шантажирует тебя? Этот Линдон?
Титус уставился на улицу сквозь жалюзи, его лицо исказила болезненная гримаса. Левый глаз задергался от тика.
– Да, если хочешь знать, – ответил он безжизненным голосом. – Эта тварь крепко меня прижала.
– Понятно.
– А если он смог догадаться, то смогут и остальные. Ты понимаешь?
– Я сильная; ты сильный. Мы из них веревки будем вить.
– Нет.
– Да! У меня есть навыки, Титус.
– Я не хочу о них знать.
– Но узнаешь.
Жаклин взглянула на него, взяла его за руки, даже не коснувшись их. Его глаза расширились от удивления, когда он увидел, как руки помимо его воли поднимаются, касаются лица Жаклин и нежно, так нежно гладят ее по волосам. Она провела его дрожащими пальцами по своей груди, взяла их с таким пылом, с каким не могли сравниться желания самого Титуса.
– Ты всегда так осторожен, – сказала Жаклин, его руки лапали ее грудь так, что на ней чуть не появились синяки. – Вот как я люблю.
Теперь его руки спустились еще ниже, а лицо Жаклин изменилось. По нему пошли волны, она словно вся ожила…
– Глубже…
Один его палец вторгся внутрь, а большой гладил сверху.
– Вот как я люблю, Титус. Почему ты не можешь этого делать сам, без приказа?
Петтифер покраснел. Он не любил говорить о том, что они делали вместе. Она заставила его продвинуться еще глубже и все шептала:
– Я не сломаюсь, понимаешь? Твоя Вирджиния может быть и сделана из мейсенского фарфора, но я – нет. Я хочу чувствовать; хочу чего-то, что можно вспомнить о тебе, пока тебя нет рядом. Ничто не вечно, ведь так? Но я хочу того, что будет греть меня по ночам.
Он рухнул на колени, его руки по-прежнему были на ней и в ней, подчиняясь ее воле, блуждали там двумя похотливыми крабами. Титуса заливал пот. В первый раз, вдруг поняла Жаклин, он вспотел у нее на глазах.
– Не убивай меня, – захныкал он.
– Я могу стереть тебя.
«Стереть», – подумала она и быстро прогнала образ из мыслей, боясь нечаянно причинить ему боль.
– Я знаю. Я знаю, – сказал Титус. – Ты можешь легко меня убить.
Он заплакал. «Боже, – подумала она, – этот великий человек стоит у моих ног и ревет, как младенец. Что я могу узнать о силе с таким-то ребенком?» Она сорвала слезы с его щек с куда большей силой, чем требовала такая задача. Кожа Петтифера покраснела.
– Отпусти меня, Джей. Я не могу тебе помочь. Я для тебя бесполезен.
И это было правдой. Он был совершенно бесполезен. Она с презрением отпустила его руки. Те безжизненно повисли вдоль тела Титуса.
– Не пытайся найти меня, Титус. Ты меня понял? Не посылай своих подручных, чтобы сохранить репутацию, иначе я буду безжалостной, и ты со мной не сравнишься.
