– Мне надо подумать, сэр, – сказал Джон.
* * *
Следующие три года Джон колесил по Винландии вместе с компанией Роджера Бэнкса – именно так звали толстяка-динбоя. Он оказался прижимистым, хитрым малым, но в целом неплохим хозяином. Подобравшаяся у него компания была разношерстной. Тут были и динбои со всех краёв света, и бывшие охотники на тероподов, и девушки-наездницы, и даже лекарь специально для завров. Им, к огромному удивлению Джона, оказалась маленькая, шустрая рыжеволосая мисс с мужским именем Джордан, которая была, как он выяснил позже, осиротевшей племянницей Роджера. К ещё большему удивлению, он быстро нашёл с ней общий язык – и он, и она хорошо знали завров и могли говорить о них часами.
«Наездники Бэнкса» путешествовали из штата в штат, демонстрируя своё мастерство, давая шоу и соревнуясь на настоящих родео. На четвёртый год, впервые выиграв отборочные турниры, «Наездники Бэнкса» получили право участвовать в национальном финале родео, проходившем в Калифорнии. С него они увезли три чемпионских титула, два из которых завоевал Джон. И если титул за объезд цератопсов супертяжёлого веса был почётным, то титул за объезд теропода оказался уникальным – ещё никому за всю историю чемпионата не удавалось объездить хищного завра, Джон стал первым.
– У тебя просто талант! – восторженно говорила ему после Джордан. Сам же Джон про себя считал, что ему просто повезло. На родео против него выпустили дикого дрипта с лишь самую малость подпиленными зубами, и ему пришлось бы несладко, если бы не то время, что он провёл когда-то с Малышом. Джон хорошо изучил повадки дриптов, потому знал, с какой стороны к этому завру лучше подобраться, чтобы оседлать, и за какие участки на шее лучше не хвататься, пытаясь удержаться на спине.
– Ты выводишь нас на совсем иной уровень! – восклицал после довольный Роджер, отсчитывая Джону премию. – Больше никаких захолустных городков и дешёвых шоу! Нет, теперь мы – уважаемая компания, теперь мы выступаем только на профессиональных родео!
На второй год в финале национального чемпионата родео два титула снова выиграл Джон. На этот раз за победу в объезде тероподов ему пришлось потрудиться – на арену выпустили крупного, юркого пернатого дрома. Если другие тероподы брыкались и крутились, пытаясь сбросить наездника, то дромеозавры разгонялись до огромной скорости, а потом останавливались, тормозя с помощью небольших крыльев по бокам, и останавливались настолько резко, что удержаться на их хребтах было очень тяжело.
После окончания родео к Джону подошли двое хорошо одетых господ совсем не динбойского вида, с совсем не динбойскими именами Альфред и Бруно, и поинтересовались, не желает ли он продолжить карьеру уже сольно.
– Как это? – не понял Джон.
Господа переглянулись, и тот из них, что был пониже и лысый – Бруно, пояснил:
– Мы хотим пригласить вас выступать на родео самостоятельно, без вашей компании.
Джон нахмурился. «Наездники Бэнкса», может, и не были самой богатой или самой уважаемой компанией, но он к ним привык.
Увидев сомнение на лице Джона, господин повыше и с усиками – Альфред, пояснил:
– Кроме финала национального чемпионата родео есть одно совершенно уникальное мероприятие… совершенно уникальные Игры, на которые съезжаются динбои и зрители со всего света. Там участвуют только самые дикие, самые опасные тероподы…
– И где оно проводится? – перебил Джон. За четыре года, что он пробыл с «Наездниками Бэнкса», он бы наверняка услышал о таком. Точнее, Роджер наверняка подбил бы его на участие в таком родео. Если же даже пронырливый Роджер о нём не слышал, то Джон не знал, что и думать.
– В Теотиукане.
«В Теотиукане», – повторил про себя Джон и на миг словно снова перенёсся в детство: запах крема для сапог, гудки поезда и чужой, непривычный говор пассажиров, рассказывающих о далёких землях… Величайшая страна мира – Майя. Улицы белых камней, золотые пирамиды Теотиукана… И мечта маленького мальчишки из захолустного Гринфилда – увидеть когда-нибудь величайший город земли своими глазами.
Высокий господин продолжал что-то говорить, что-то об условиях представительства, об агентских договорах, о страховке, о повышенном риске для жизни участников, о главном призе в размере десяти тысяч долларов, но Джон его уже почти не слушал…
– Мне надо по… Я согласен, сэр.
* * *
Самым тяжёлым оказались не возмущённые крики Роджера, а тихий вопрос Джордан, глядящей почему-то не на него, а в пол:
– Значит, уезжаешь?
– Уезжаю, – ответил Джон, смущённо теребя кожаный галстук-боло на шее. – Очень большие деньги, – неловко добавил он.
– Тебе нужно больше денег? Ты на что-то копишь? – по-прежнему не поднимая глаз, спросила она.
И поставила Джона этим вопросом в тупик. Он ни на что не копил. Все заработанные до сей поры деньги он отправил матери – ей хватит на то, чтобы больше не убиваться в инкубаторе. Но Джон уезжал вовсе не из-за денег. Как же ей объяснить? Он грезил о Теотиукане долгие месяцы и годы, начищая сапоги пассажиров поездов. Теотиукан был для него не просто городом – Теотиукан был для него другой жизнью, о которой он мечтал.
– Это же в Теотиукане… – сбивчиво пробормотал он.
– Понимаю, – обронила Джордан, теребя кончики накинутой на плечи косынки.
– Понимаешь? – удивился Джон. Положа руку на сердце, он и сам не очень понимал.
Зато, глядя на Джордан, вдруг понял кое-что другое.
Скинул на землю сумку, порылся и вынул из неё шейный платок, тот самый, синий с охрой. И протянул ей.
Джордан наконец подняла глаза.
– Не надо.
– Держи, – настоял Джон, вкладывая ей в руки кусок потёртой ткани. – Отдашь мне его обратно, когда я вернусь богачом, – пошутил он. «Когда я вернусь за тобой», – прибавил он про себя, а вслух сказал: – И позаботься без меня о Танцоре, пожалуйста.
Джон надеялся, что Джордан поймёт то, что он так и не смог ей сказать – ведь он отдавал ей две последние вещи, оставшиеся у него от отца.
* * *
Столица всего просвещённого мира, город его мечты, многомиллионный Теотиукан впечатлял, ошеломлял, восхищал и подавлял.
Широченные улицы, выложенные белым кирпичом. Каменные здания, раскрашенные во все цвета. Скульптуры и фонтаны, колонны и тотемы, роскошные повозки и дорогие наряды, разноцветные лица и незнакомые языки, запахи сточных канав и благоухающих цветов, гул миллиона голосов… И, конечно же, знаменитые золотые пирамиды…
Никогда ещё Джон не чувствовал себя таким потерянным, как посреди всего этого многолюдного великолепия.
Альфред и Бруно, называвшиеся теперь его агентами, только искоса на него поглядывали и прятали снисходительные улыбки, не желая насмехаться над человеком, который может заработать им много денег.
Единственное место в городе его детской мечты, где Джон чувствовал себя спокойно и привычно – это на арене. И хотя арена эта во много раз превосходила все те, где ему когда-либо доводилось выступать, и хотя зрителей было в тысячи раз больше, когда перед ним появлялся теропод, всё остальное уходило на задний план, оставались только он и завр перед ним.
