– Вы были здесь, когда выкопали яму?
– Нет, – говорила Перл.
Вопрос казался вполне простым. Но никто, кроме Перл, не давал на него ребенку прямого ответа. Иногда другие дети говорили, что они были при этом, а иногда, что не были. Иногда, что приезжали грузовики и трактора больше самой большущей игрушки, все блестящие, и красные, и воняющие резиной, а иногда, что Мириам выкопала бассейн дырявой ложкой. А иногда говорили, что бассейн сделал Дьявол, как и всех их, ведь Дьявол любил делать вещи даже больше, чем Бог.
Другие дети дразнили Джесси тем, что он родился в воде.
– Твоя мама посикала в бассейн, и из воды вышел ты, – распевали они.
Джесси как будто не обращал внимания на издевки. А может, просто не слышал их. Или слышал, как слышат рыбы, через эхо, и голоса детей значили для него не больше, чем знакомые раскаты доброго моря.
– Твоя мама любила воду больше, чем мужчину. Твоя мама…
На самом деле никто точно не знал, кто была мать Джесси. Томас привез его из Бостона, из опекунского учреждения. Томаса тронуло его уродство. Джесси был любопытным мальчиком с большущей грудью колесом и кожей, казавшейся морщинистой и водянисто-голубой. Даже когда он был должным образом одет и сидел вместе со всеми за едой в столовой, он казался влажным. Любимым занятием у него было задерживать дыхание. Помимо этого, Перл мало что о нем знала. Только то, что видела сама и чему не очень доверяла, и что рассказывали ей дети.
Никто, кроме детей, ничего ей не рассказывал, никогда, а детские рассказы были, мягко говоря, противоречивыми. Детей было так много. Перл, однако, принимала во внимание то обстоятельство, что они быстро росли и часто меняли одежду, так что на самом деле их было меньше, чем казалось.
Их было всего двенадцать. Всего лишь. Хотя и этого было вполне достаточно. Многие из тех, с кем Перл успела познакомиться, уже уехали. Вырастая, они перебирались на материк, чтобы жить своей жизнью, искать работу или учиться в школе. Томас был очень щедр. Он платил за все. Уехавшие дети писали ему душещипательные письма, но он никогда не звал их назад. «Семья» Томаса оставалась препубертатной. Так что теперь старшим был Джо, а младшей – малышка Энджи. У нее была усохшая ножка. У нее были умилительные светлые локоны и пухлые щечки – и бедная усохшая ножка. Но другие дети повсюду носили ее на плечах, пока она пищала и хихикала себе под нос.
Перл нравился бассейн. Дно было выкрашено темнейшим синим, вызывавшим впечатление бездонного моря. На кафельном краю бассейна возвышалась железная птица. Скульптура. Имевшая немалую стоимость. Там повсюду было немало ценных предметов, даже на равнодушный взгляд Перл. Дети облепляли железную птицу, бросали на нее влажные полотенца, устраивались внутри на перекус. Перл иногда хотелось быть поменьше, чтобы тоже забраться внутрь птицы. Ей нравились перекошенные и побитые сферы птичьих глаз, ее железные пустоты, источенное червями дерево на лапах и клюве.
Перл не плавала, но ей нравилось пить холодное белое вино на солнце. Каждое утро она высыпала полдюжины формочек с кубиками льда в потертый бочонок для виски и, загрузив полгаллона
[21] вина, выходила с этой ношей в новый день.
В летнее время она пила одно вино в течение дня, считая, что это помогает ей ладить с детьми. Но даже так ладила она с ними не очень, хотя предпочитала общение с ними кутежам со взрослыми. Вообще говоря, дети были, словно пьяницы, всегда готовые к безудержной и бессвязной болтовне. В этом отношении Перл их более-менее понимала.
Перл разрешила младшему братишке Трэкера, Тимми, откупорить ей вино. Штопор он забрал, сделав его своим пистолетом.
– Перл, Перл, поплавай с нами! – кричали дети.
Это было в августе, утром. Трава пожелтела. Тело Перл блестело лосьонами и потом.
– Я не буду, – сказала Перл томно. – Мне даже неохота в воду лезть.
Они захихикали, и она рассмеялась в ответ.
– Перл, Перл! – все звали ее дети.
Уже не первый год их певучие голоса взывали к ней, легко порхая, тихо и мягко преследуя ее.
– Открой нам секрет, Перл.
Она покачала головой.
– У меня нет от вас секретов, – говорила она.
Трип коснулся губами ее уха.
– У тебя прикольная грудь, Перл.
Она открыла глаза. На груди у нее лежало что-то пухлое и влажное. Она всмотрелась в это. Просто какой-то гриб. Сорванный с дуба. Она бросила гриб в бассейн и снова закрыла глаза.
– Ох уж вы, – сказала она, – с вашими играми.
У Трипа на лице было родимое пятно, которое Перл старалась не замечать. Оно не было безобразным. Но в нем было нечто оскорбительное. Трип прекрасно умел скрывать его макияжем. Перл точно это знала, потому что иногда он появлялся с чистым лицом и выглядел вполне миловидным мальчишкой. С приличным детским лицом, ведь у всех детей, по сути, одно и то же лицо. Но Трип был склонен скорее выставлять пятно, нежели скрывать его. Размером оно было примерно с монету в полдоллара
[22] и ярко-пунцового цвета. А форма его то и дело менялась. Обычно пятно напоминало лисью голову, но иногда в его очертаниях просматривалось нечто непотребное. Трип был ходячим чернильным пятном. Он был сорванцом. С пеленок. Несколько лет назад, когда Перл только появилась здесь, его как раз впервые отправили в школу в Морганспорте, и он не продержался там и дня. Такой внимательный, сообразительный ребенок, очаровательно смотревшийся в новом шерстяном костюме и новых кедах, аккуратно причесанный. В итоге он помочился на краски других детей на уроке рисования. И укусил учительницу, отчитавшую его в тихий час. С тех пор он в школу не ходил. Перл подумала, что его мало шлепали. Как и всех прочих детей.
Сама Перл никогда бы не подняла руку на ребенка. Зато она придумала свой способ спасаться от них. Способ, правда, ненадежный, но если он срабатывал, все было чудесно. Она сосредотачивалась и мысленно возносилась, перемещалась на какое-то расстояние. Ее тело продолжало лежать на месте, окруженное смеющимися детьми, но сама она удалялась. Недосягаемая для раздражения, или страха, или скуки, или знания. Она знала, не зная об этом, ее мысли были далеко, а тело на месте, но во тьме, тронутой летними шепотами. Ее другое «я» парило в вышине. Холодно, чисто обособленное. Нечто другое. На мили выше, на мили дальше, ни в чем не нуждаясь.
Каждое живое существо, хочет оно того или нет, переживает превращения. Да, до того как была создана Ева, Адам ласкался со зверями.
– Иди же в воду, Перл, – звал ее кто-то еще из детей.
– О, я не умею, – говорила она, улыбаясь, – я утону.
Она все улыбалась и улыбалась. Она возносилась, подобно святой, со стигматами пролитого вина на ладонях, оставляя свое тело в их распоряжении.
