Выронив газету, она откинулась на спинку кресла
Глава 31. Призраки на улице
Полковник Армстронг остановился в «Доме плантатора» – лучшей гостинице Натчиточеса. Но при всем том заведении далеко не шикарном. В сравнении с величественным отелем «Лэнгам» в Лондоне она показалась бы лачугой рядом с королевским дворцом. Но архитектурные изъяны «Дома плантатора» искупались природной красотой, ибо он располагался среди чудесных тенистых деревьев.
То была гостиница в типичном для южных штатов стиле: обшитые доской стены, покрашенные белой краской, со ставнями из зеленого венецианского стекла, с идущей по кругу верандой, так называемой пьяццой. Часть последней неизменно занимали джентльмены в белых сюртуках, небесно-голубых бумазейных брюках и с панамами на голове, день напролет потягивавшие мятный джулеп
[26]. Вход на другую половину веранды, меблированную плетеными креслами-качалками и обставленную с претензией на утонченность, для представителей сильного пола был запрещен – короче говоря, она предназначалась для дам.
То был укромный наблюдательный пункт, с которого открывался вид на улицу, тогда как сами дамы оставались практически невидимы за деревянными решетками, занимавшими пространство между колоннами, и увитыми диким виноградом и другими растениями, подходящими для сей цели. Вдоль идущего перед отелем мощенного кирпичом тротуара выстроились величественные магнолии, широкие листья которых надежно защищали от солнца, а растущая на «дамской половине» персидская сирень соперничала с этой туземной красавицей как красотой, так и цветами, нежный аромат которых лился в вечно открытые окна.
Здесь же росли апельсиновые деревья, причем так близко к веранде, что, перегнувшись через перила, можно было сорвать с ветки спелый оранжевый плод или же цветочный бутон в разных его стадиях – эти вечнозеленые растения приносят плоды и дают цвет одновременно.
Нет приятнее места, чем этот открытый будуар, и особенно приятен он вечером, сразу после захода солнца. Дневная жара отступает, с реки долетает нежный южный ветерок, который шевелит листья сирени и шапки цветов, разнося сладковатый запах. Свет, падающий из окон и от уличных фонарей, сливается с огоньками порхающих среди крон светлячков, похожими на искры от фейерверка. Цикады заводят свой концерт, отнюдь не режущий слух. А если он немного вас раздражает, то компенсируется песней пересмешника. Примостившись на верхушке какого-нибудь дерева, эта птица оживляет ночь переливом постоянно меняющихся мелодий. Иногда в этот хор врываются звуки более привычные человеческому уху: это темноглазые красотки вполголоса ведут разговор о любви со своими креольскими кавалерами – для них это музыка приятнее песни дрозда или соловьиной трели, ведь одни признаются в любви, а другие внимают этим признаниям.
В описываемый нами вечер подобных бесед на увитой виноградом веранде не велось, ибо располагались на ней только две особы, и обе женского пола. В неярком свете уличных фонарей и окон, в лучах луны, пробивающихся через листву, и в мерцании светлячков можно было различить, что обе они молоды и прекрасны. Но красота их была разных типов: одна девушка была брюнеткой, другая блондинкой. Короче говоря, речь идет о дочерях полковника Армстронга.
Как уже упоминалось, они были одни – все прочие постояльцы, как мужчины так и женщины, зашли в гостиницу, по большей части собираясь ко сну, так как час был поздний.
Полковника в отеле не было, как и Дюпре. Оба отлучились по делу, связанному с их планом обустройства колонии. Дела в этом направлении шли споро, было даже выбрано место, где эта колония разместится. Случилось так, что в Натчиточесе проездом оказался один земельный спекулянт из Техаса, получивший от государства большой участок на реке Сан-Саба. В былые времена на нем располагалась духовная миссия, теперь давно уже заброшенная. Дюпре сторговал участок, оставалось лишь сколотить группу переселенцев и выступить в путь.
Занятые приготовлениями, молодой креол и его будущий тесть задержались дольше обычного, оставив дам одних. В противном случае по крайней мере одной из них одиночество не грозило бы – находясь в гостинице, Дюпре ни на шаг не отходил от Джесси.
Девушки стояли у балюстрады, глядя на улицу. Они обменялись несколькими фразами, но вскоре умолкли. Как обычно, младшая сестра старалась развеселить старшую, по-прежнему пребывавшую в печали, но теперь уже по другой причине. В сердце ее не было больше места ревности, ее сменило горе, смешанное с чувством вины. Газета из Натчеза объяснила все, и Хелен полностью очистила возлюбленного от обвинения в измене и жестоко корила себя за подозрения.
Но увы, это очищение оказалось куплено дорогой ценой – ценой жизни, которая дороже ей своей собственной, тем более что суженого теперь не вернуть!
Газета поведала об убийстве лишь в самых общих чертах. Выпуск был датирован позавчерашним числом и вышел, надо полагать, в день смерти миссис Клэнси, поскольку в заметке упоминалось об этом событии.
Видимо, газета вышла в свет утром следующего за кончиной дня. В статье сообщалось, что некто по имени Чарльз Клэнси пропал, и, по всей видимости, убит. Организованы поиски трупа, которые ничего пока не дали. Далее упоминалось, что сын известного плантатора Эфраима Дарка, Ричард, был арестован по подозрению в убийстве и помещен в окружную тюрьму. Затем говорилось, что буквально перед самой сдачей в печать в редакцию поступило известие о смерти матери убитого, последовавшей в результате потрясения. Пожилая женщина отправилась за сыном в «безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам»
[27].
Столь высокопарный штиль был свойственен тогдашним изданиям юго-запада. Заметка сопровождалась комментариями по поводу мотивов преступления. Среди последних упоминалось имя самой Хелен Армстронг в связи с письмом, адресованным Клэнси, но оказавшимся в руках у Дарка. Хотя о письме только упоминалось – автор признавал, что сам его не читал, но получил информацию от своего источника, – это обстоятельство сильно компрометировало девушку. Теперь все на свете узнают об отношениях, связывавших ее с Чарльзом Клэнси. Заботило бы это ее, будь он жив? И как ей быть теперь, когда он погиб?
Своя репутация мало заботила ее. Если бы только она могла вернуть ему жизнь, то пусть весь мир презирает ее, а отец хмурится – Хелен была готова на все, лишь бы оказаться достойной женой того, кого сердце выбрало ей в мужья.
«Это невозможно – он умер, погиб, потерян на веки!» – такая мысль билась в ее голове, пока она молча стояла рядом с сестрой. Не в силах выносить груз горя, Хелен подошла к креслу и опустилась в него – не в надежде облегчить ношу, просто не желая, чтобы часть ее опускалась на сестру.
