– Вудли, нам стоит немедленно ехать дальше! – прервал его Клэнси, не дав договорить. – Бога ради, давайте поспешим!
Товарищи, понимая причину нетерпения молодого человека, не пытались удерживать его долее; они перекусили, отдохнули и готовы были продолжать путь.
Они поднялись все одновременно, отвязали лошадей, разобрали поводья и начали садиться. Но прежде чем сели в седла, оленья гончая вскинулась и зарычала.
Вскоре послышался приближающийся конский топот и между деревьями показался всадник.
Он ехал к лагерю без боязни, но когда очутился довольно близко и мог различить черты путников, он вдруг остановил лошадь и стал разворачивать ее, собираясь ускакать прочь.
Но было поздно: прежде чем он успел развернуться, его взяли на прицел.
– Ни с места, Джо Харкнесс! – раздался повелительный оклик. – Если вы только пошевелитесь, я всажу вам пулю в лоб, это так же верно, как то, что меня зовут Саймом Вудли.
Угроза подействовала. Харкнесс – это был он – натянул поводья. Вудли приказал ему подъехать. Через две минуты бывший тюремщик оказался среди всадников, слез с седла, встал на колени и принялся умолять о пощаде.
* * *
Вскоре он рассказал им всю свою историю без утайки. Человек, за деньги помогший Дарку убежать из тюрьмы, теперь горько раскаивался, что изменил своему долгу. Он боялся оставаться в шайке Борласса. У него отобрали весь его нечестный заработок, кроме того, так сильно избили, что он считал себя везунчиком, что ему удалось унести ноги живым. Он воспользовался случаем убежать с ночлега, когда разбойники еще спали, и возвращался прежней дорогой. Ему не оставалось на обратный путь ничего, кроме сердца, наполненного печалью, да негодной клячи.
Все вскоре заметили, что к грусти у него примешивалась и ненависть к спутникам, которых он оставил, в особенности к Дарку, проявившему такую неблагодарность.
Он сообщил им также еще одну вещь, от которой Чарльз Клэнси едва не обезумел, да и его спутников обеспокоившую немногим меньше.
Они бросились к лошадям и отправились вперед; Харкнесс получил приказание следовать за ними, что и исполнил беспрекословно. Перечить он не смел, поскольку винтовка Вудли, которой его однажды уже припугнули, могла в любую секунду снова взять тюремщика на прицел.
Мысль об этом настолько пугала труса, что он следовал за остальными, как будто был привязан веревкой к хвосту лошади охотника.
Глава 42
Караван в прерии
Вообразите себе луга, которых никогда не касался серп жнеца и где не ступала нога косаря; луга, поросшие такой пышной растительностью, такой сочной и высокой травой, что с каждого акра можно было бы заготовить не одну тонну сена. Луга такие обширные, что к ним применимо не слово «акр», а скорее миля, но даже оно дает слабое представление об их бескрайних просторах. Вообразите эту картину – и получите представление о техасском ландшафте.
Но было поздно: прежде чем он успел развернуться, его взяли на прицел
Равнины эти не имеют иных границ, кроме неба, и иного предела, нежели линия горизонта. И поскольку перед взором путешественника эта линия постоянно отодвигается, у него вполне может сложиться убеждение, что границ этих нет совсем, и он движется посреди зеленого моря, бескрайнего, как океан, а его конь представляет собой несущую его лодку.
Местами эта ровная, как стол, поверхность кажется несколько однообразной, но так бывает не везде. То тут, то там встречаются деревья, иногда отдельно стоящие, иногда растущие рощицами или полосами. Они удивительно похожи на острова. Дополняя это сходство, представители норманнской и саксонской расы взяли обычай давать им имена собственные. Предки этих людей, перебравшись через Атлантику, принесли с собой многие свойственные морякам привычки. Для них отдельные рощицы являются «островами», более обширные лесные пространства – «землями», узкие пространства между ними – «проливами», места, где прерия вдается в заросли – «бухтами».
В развитие аналогии стада бизонов, тела которых почти невидны в высокой траве, можно уподобить скоплениям китов, диких коней – игривым морским свинкам, оленей – дельфинам, а стремительных антилоп – летучим рыбам.
Довершая образ, добавим парящих в небе стервятников, схожих с хищными морскими чайками, тогда как орел играет роль реже встречающейся птицы-фрегата или альбатроса.
Не далее как четверть века назад человека редко можно было встретить среди этого растительного изобилия. А уж тем более человека цивилизованного. Если на просторах прерии и появлялась человеческая фигура, то был всего лишь временный их обитатель – путник, едущий из одного места в другое. Стада животных с косматыми головами и горбами, табуны лошадей с развевающимися на бегу гривами, гордые олени, вилорогие антилопы – все это не принадлежало ему. Не он пас этот скот. Они привольно кормились травами, по которым ступали, и человек, прокладывающий себе путь среди их множеств, почти не пугал этих зверей. Люди могли похваляться освоением великого океана, но не владели зеленым морем, простиравшимся между рекой Сабин-Ривер и Рио-Гранде. Нога цивилизованного человека не ступала еще на их берега.
С описанных пор он стал вторгаться в эти просторы и прокладывать пунктирные линии маршрутов по их поверхности, но это была капля в этом бескрайнем море. Огромные пространства техасской прерии не только оставались не затронутыми плугом колониста, но даже не истоптанными сапогами исследователей. И даже в наши дни путешественник может дни напролет ехать по травянистой равнине, среди рощ, и не увидеть ни колокольни, ни шпиля, ни трубы, возвышающейся над деревьями. Заметив одинокий дымок, по спирали поднимающийся к небу, он понимает, что это горит костер в лагере такого же странника, как он сам.
И вполне возможно, ему стоит объехать этот лагерь стороной, потому как среди зеленых прерий, как и на просторах голубого океана, далеко не всегда встречаются люди с добрыми намерениями. Акулы водятся не только в воде, но и на суше, а пираты прерий вполне под стать корсарам морей.
* * *
Нет зрелища более живописного и радующего глаз, нежели караван переселенцев на пути через прерии. Огромные фургоны, «корабли прерий», как их часто и весьма кстати называют, с белыми тентами, подобными расправленным парусам, следуют один за другим, словно войсковая колонна на марше; отряд всадников впереди образует авангард, другие занимают места по флангам, а позади следует арьергард, следящий, чтобы не было отставших. За караваном тянется обычно вереница скота: упряжные волы для пахоты, молодые бычки, которых съедают по пути, коровы, молоко которых идет детям и добавляется в чай и кофе. Найдется место и паре старых быков – им выпадет честь стать племенными самцами в запланированной колонии. Нередко встречается и стадо свиней или отара овец, везут и клетки с утками, гусями, индейками или цесарками, иногда даже павлинами, но петух со своим гаремом – это непременный пассажир.
