Но так как об индейцах не было ни слуху ни духу, а южные команчи, как известно, заключили мир с правительством Техаса, то никто не предположил, что ночная прогулка полукровки могла иметь к ним какое-либо отношение.
Итак, поведение его оставалось для всех присутствовавших неразрешимой загадкой. А посему со временем собеседники завели речь о вещах более приятных.
Глава 47
Две разные эмблемы
Удовольствие не было единственной целью, с которой полковник Армстронг устроил званый ужин. В противном случае вместе с джентльменами пригласили бы и дам. Встреча в большей степени призвана была обсудить дела колонии, и поэтому дочери полковника оказались единственными присутствовавшими женщинами. По этой же причине девушки быстро удалились, расположившись в миссионной «сале», превращенной в гостиную. Комната эта хоть и была просторной, но совсем неуютной. Да и монахи ее не очень любили, предпочитая проводить свободные от молитв часы в трапезной. Была предпринята попытка наскоро осовременить интерьер, но привезенная из Луизианы мебель, изготовленная на французской креольской фабрике, плохо сочеталась с монументальной архитектурой «салы», осыпавшиеся стены и потолки которой придавали ей мрачный вид, только усугублявшийся плохим освещением. Поскольку гости перебираться сюда не планировали, сестрам предстояло провести в одиночестве длительное время, если не весь вечер. Заняться им было нечем. Но Хелен и не собиралась развлекаться. Опустившись в кресло, она погрузилась в свои печальные мысли – увы, это состояние стало в последнее время обычным для нее.
Джесси, взяв гитару, запела первую пришедшую на ум песенку, которой оказалась «Люси Нил», негритянская мелодия, очень популярная тогда на плантациях Юга. Заметив, что печальный напев усугубляет печаль сестры, девушка оборвала его и, ударив по струнам, заиграла веселый мотив «Старина Дэн Таккер». Хелен, тронутая таким вниманием, поблагодарила ее слабой улыбкой. Затем Джесси исполнила попурри из комических негритянских песенок, стараясь отвлечь сестру от тяжких мыслей.
Но не преуспела. Полный жизни голос, смех, звонкие переборы гитарной струны – все было потрачено впустую. Звуки эти плохо сочетались с течением мыслей Хелен, витавших далеко от этой унылой комнаты, стены которой, помимо хохота монахов, наверняка слышали и вздохи бедных пеонов, подвергнутых наказанию за неповиновение или отступничество от веры.
Убедившись наконец, что все ее старания бесполезны, младшая сестра отложила гитару.
– Послушай, Хелен, а давай прогуляемся? – сказала она, вставая. – Все лучше, чем томиться в этой мрачной пещере. Луна сегодня чудесная, нам будет хорошо на улице.
– Если хочешь, я не против. Где ты намерена прогуляться?
– В саду. Сделаем круг вдоль стен, хотя они и несколько заросли. Странное тут место, как будто проклятое. Я бы не удивилась, увидев здесь призрака – какого-нибудь из монахов или их жертв. Испанцы, как говорят, были очень жестоки и убивали людей, даже пытали их. Только представь себе этих чудовищ! Ну, те, что обитали здесь, в конце концов были убиты – хоть какое-то утешение. Но тем больше шанс встретиться с привидениями. Если столкнемся с каким-нибудь, что будем делать?
– Это зависит от того, как оно себя поведет.
– Ты ведь не боишься призраков, Хелен! Я знаю.
– Боялась, когда была маленькая. А теперь меня не страшат ни живые, ни мертвые. Я способна бросить вызов и тем и другим, поскольку терять мне…
– Идем! – воскликнула Джесси, прерывая меланхоличный монолог сестры. – Прогуляемся по саду. А если нам встретится монах в рясе и капюшоне, я наверняка…
– Что?
– Убегу со всех ног в дом. Ну же!
Храбрясь для потехи, Джесси пошла к двери. Держась за руки, сестры пересекли патио, затем задний двор и через узкий проход в стане попали в сад, некогда величественный благодаря заботам трудолюбивых рук, но не утративший величия и в запустении.
Едва войдя в него, они задержались на минуту, любуясь видом. На безоблачном небе сияла полная луна, заливая мягким светом роскошные цветы, бутоны которых на ночь закрывались лишь наполовину и источали благоухание не меньше, чем днем. Но наслаждение приносили не только глаза и обоняние: слух девушек ублажали трели чентсонтле, этого мексиканского соловья. Одна из этих пташек, примостившись на ветке, изливала страстную любовную песнь, но при виде людей тут же смолкла. Но пауза была недолгой – убедившись, что эти прекрасные посетительницы неопасны, певец залился снова. Песня эта была отчасти привычна слушательницам, хотя встречались в ней и новые нотки. Пересмешник, обитающий в Штатах, познакомил их с некоторыми напевами, которые встречались только в Техасе, подражая пению тамошних пернатых.
Послушав еще немного, девушки направились к главной дорожке. Они то оказывались в тени деревьев, то выходили на открытое пространство, и тогда лунный свет играл на белых вечерних платьях и искрился на украшениях, производя чарующий эффект.
Сад располагался на пологом склоне, примерно посередине которого, между домом и задней стеной, находился фонтан. Бассейн его сохранился, и вода плескалась в нем, переливаясь через край. Но сам водомет не работал, а каменная кладка серьезно пострадала. Фонтан окружали скамьи и статуи: часть последних еще стояла, другие были разбиты и лежали близ пьедесталов.
– Фонтаны, статуи, скамьи в тени деревьев, – воскликнула Джесси, – всякая роскошь в саду! Святые отцы были, как видно, большими сибаритами!
– Да, это правда, – согласилась Хелен. – Они, видимо, ничего не жалели для себя и обустраивались с комфортом. Что ни говори о моральном их облике, они знали толк в правильной разбивке садов и в хорошей жизни тоже. Вероятно, они очень любили фрукты, если судить по разнообразию плодовых деревьев, растущих здесь.
– Тем лучше для нас, – отвечала Джесси. – Мы попользуемся результатами их трудов, когда наступит сезон сбора урожая. Не правда ли, хорошо будет, когда все дорожки снова посыплют гравием, статуи приведут в порядок и фонтан весело зажурчит. Луи обещал мне все исправить, когда кончится сбор хлопка. О, тогда здесь будет настоящий рай!
– Мне здесь больше нравится так, как сейчас.
– Вот как? Почему?
– Ах, тебе не понять этого! Ты не знаешь – и надеюсь, никогда не узнаешь, – что значит жить только прошлым. У этого места, как у меня, было приятное прошлое, а теперь оно, как и я, погрузилось в руины.
– О, сестра, не говори так! Мне больно это слышать, честно! К тому же ты права лишь наполовину. Как прошлое улыбалось тебе, так улыбнется и будущее. Да, улыбнется. Я решила воссоздать тут все в таком же стиле, как было раньше, лучше даже. Луи сделает это – должен сделать, когда мы поженимся… А может быть, и раньше.
В ответ на веселую болтовню сестры Хелен только тяжело вздохнула, и новый приступ боли сжал ее сердце. Даже сейчас она не могла не сравнивать своего неприглядного положения с блестящей позицией сестры. Девушка знала, что Дюпре является тут настоящим господином, а Джесси скоро станет хозяйкой, тогда как ей суждено зависеть от них. С ее гордым характером, Хелен неизбежно остро чувствовала свое унижение. И все же сердце ее томила не зависть к удаче сестры. Имей она возможность возвратить к жизни Чарльза Клэнси теперь, когда она знала, что он был верен ей, то променяла бы все блага этого мира на самую скромную хижину в Техасе и ни о чем не жалела бы при этом.
