Грей никогда больше не собирался становиться тем десятилетним мальчиком, который страстно желал любви и внимания, а вместо этого обнаружил, что те люди, которые должны были ему их давать – его тетя и дядя, – были на них не способны, а желали только использовать его в своих интересах, для улучшения собственного материального положения. Никогда больше он не позволит никому принести себе боль, не даст власти над собой.
Услышав, как где-то неподалеку открылась и захлопнулась дверь, он понял, что это Торн идет сюда, чтобы присоединиться к дамам, и сам быстро вошел в бальный зал. Черт побери, он не позволит брату танцевать с Беатрис. Не позволит, и все!
Грей сказал себе, что делает это для того, чтобы иметь возможность выяснить, из-за чего разговоры о смерти ее дяди Эрми приводят ее в такое возбуждение. И ему нужно удостовериться, не лелеет ли Беатрис тайные надежды стать герцогиней с его помощью.
Но, по правде говоря, Грею просто хотелось с ней потанцевать.
И он с ней станцует. Только пока они танцуют, он должен следить за тем, чтобы не потерять голову.
Беатрис так сильно сосредоточилась на танце, что не заметила, как вернулся Грей, пока он не заговорил этим своим чарующим голосом. Голосом настоящего обольстителя!
– Если вы, мисс Вулф, готовы попробовать станцевать менуэт с партнером, то я к вашим услугам.
Гвин приветствовала это сообщение, похлопав в ладоши:
– Отлично! Беатрис на самом деле нужен мужчина, чтобы попрактиковаться, потому что, когда с ней танцую я, я забываю, что делаю, и начинаю женскую партию. Если так будет продолжаться, то Беатрис никогда не научится менуэту и вообще не поймет, что нужно делать.
Беатрис вытерла потные ладони о юбку. А что, если она перед ним опозорится? Покажет себя дурой и неумехой?
– Винить за то, что я чего-то не понимаю, можно только меня саму.
– Глупости! – улыбнулась Гвин. – У тебя все получается гораздо лучше, чем ты думаешь. И я уверена, что Грей поможет тебе усовершенствовать твое танцевальное мастерство. – Гвин бросила взгляд на дверь: – Или Торн поможет, если он будет с тобой танцевать. Кстати, а где Торн?
Гвин посмотрела на Грея, ожидая ответа, но он пожал плечами:
– Когда я видел его в последний раз, он отправлялся на поиски бренди.
– Господи, помоги мне! – пробормотала Гвин. – Начинайте без меня, а я отправляюсь на его поиски. Но я не позволю ему танцевать, если он уже напился. Это никому не поможет.
– Это определенно не поможет Беа, – заметила мать Гвин, сидевшая за роялем, хотя сама Гвин уже исчезла из зала. Тетя Лидия печально и как-то обреченно посмотрела на Грея: – Ты никак не можешь повлиять на Торна, дорогой? Чтобы он пил поменьше?
Грей зашел в нишу, где стоял рояль, обошел его и положил руку на плечо матери:
– Каждый человек по-своему переживает горе. Ты пытаешься себя чем-то занять, чтобы не думать о том, как тебе не хватает Мори… не хватает отца. Торн пьет. Дай ему время. Он должен по-своему его оплакать.
Мать похлопала его по руке:
– А как ты переживаешь горе, Грей?
– Конечно, обучая мисс Вулф танцевать менуэт. Сыграй нам что-нибудь, чтобы мы постарались забыть хоть на время о своей утрате. А когда Гвин вернется с Торном, они к нам присоединятся.
Мать помрачнела:
– Это будет медленный и серьезный менуэт. Прямо сейчас я не могу сыграть легкую и веселую мелодию.
– Так даже и лучше для обучения мисс Вулф, – заметил Грей, заметно более мягким тоном. Он сжал плечо матери, затем вернулся к Беатрис и протянул руку: – Попробуем?
Она позволила ему вывести себя в центр зала, и все это время Беатрис могла думать только о том, что герцог держит ее за руку и при этом ни он, ни она не надели перчаток, как обычно бывает на танцах. Да, он не будет долго держать ее руку, потому что в этом танце подобное не предусмотрено, но, тем не менее, от каждого прикосновения его пальцев к ее собственным у нее перехватывало дыхание.
Они сделали несколько шагов, и ей показалось, что они у нее очень неплохо получились. Затем Грей поймал ее руку, чтобы сделать поворот, и при этом очень внимательно смотрел ей в лицо.
– Вы танцуете гораздо лучше, чем говорили.
– Ваша сестра – прекрасная учительница.
– А вы способная ученица. Обучаетесь вы очень быстро, – заявил Грей.
– Слава богу! – выпалила Беатрис. – Я… я так рада. Я была уверена, что запутаюсь, когда начну танцевать с настоящим мужчиной.
Ему явно стало весело – в глазах плясали чертенята.
– С настоящим мужчиной? А с кем еще вы могли танцевать? С изображенным на картине? С чучелом? Статуей?
Беатрис рассмеялась, хотя, наверное, этого делать не следовало.
– Я имела в виду, не с вашей сестрой. И в любом случае у меня не получилось освоить французскую версию менуэта. Я могу танцевать только английскую.
– Уверяю вас, немногие в Лондоне знают французские шаги. Но если на самом деле хотите научиться, это не так трудно. Расслабьтесь. Я поведу.
– Я сделаю все, что вы пожелаете, ваша светлость.
Что-то очень опасное промелькнуло у него в глазах – обольстительное, заманчивое, увлекающее.
– Каждый раз, Беатрис, когда вы предлагаете сделать все, что я пожелаю, вы меня искушаете, – тихо произнес Грей. – Поэтому не предлагайте, если вы на самом деле не имеете в виду «все».
Черт побери, вот попала! Если он и дальше будет говорить подобные вещи, она растает. Обмякнет и превратится в лужу! Этот герцог способен совратить святую, а она не святая, а обычная женщина, попавшая в сложную ситуацию, которой она не может управлять, и еще и оказавшаяся рядом с мужчиной, от близости которого у нее подкашиваются ноги и дрожат коленки.
Теперь Грей смотрел на нее так, как вчера в лесу, – голодными глазами. Музыка продолжала играть, но Беатрис забыла об отсчете ритма и о том, что, возможно, неловко ступает. Она подстроилась под движения Грея, наслаждалась и восхищалась его умением вести партнершу. Он показывал ей, что нужно делать, он точно знал, когда нужно взять ее руку в свою, а когда начать кружить друг вокруг друга. В зависимости от того, поворачивался он к окну или стене, у него по-разному блестели глаза – то казались зелеными, то голубыми, и производимый эффект был потрясающим, а его взгляд гипнотизировал.
Да сам танец с ним гипнотизировал. Каждое прикосновение его руки, когда они приближались друг к другу, было одновременно наслаждением и агонией – или радостной болью. Каждая его улыбка казалась приглашением к распутству. Беатрис запыхалась, то и дело у нее перехватывало дыхание, а сердце судорожно колотилось в груди. Конечно, Грей слышит, как оно стучит, не может не слышать. И что он подумает? Почему ее так взволновал один простой танец? И ведь Грей еще может посчитать ее настоящей гусыней!
