Роль Келлогга в неудачах МКК в середине ХХ в., превращение палеонтолога в дипломата, смущает и расстраивает меня. На портретах он предстает истинным бюрократом: сидит за большим столом, с образцом в руке, глаза сверкают на суровом лице. Были ли бесконечные тихие часы комитетской работы и служебные командировки предметом его гордости на стезе научной дипломатии? Или дипломатические промахи снедали его? Мы мало знаем о том, что он сам думал о китобойном промысле. Написанные им служебные материалы сухи и лишены личных отступлений, к сожалению, в них нет следов того яркого языка, каким он говорил и который помнили те немногие мои знакомые, которым довелось беседовать с ним лично. Хотя некоторые детали облика Келлогга мне импонируют, они все же не позволяют его понять. Как и вопросы, ответы на которые я очень хотел бы знать: что бы сделал я на его месте? Изменилось бы что-нибудь в судьбе китов Земли, будь я на его месте в то время?
Я задаю себе эти вопросы, проходя в хранилище мимо костей USNM 268731. Челюсти этого гигантского, не имеющего аналогов существа обрели покой здесь благодаря хищной жадности, которая убила более 99 процентов других подобных ему китов. USNM 268731 — это кости самки синего кита длиной 28 м, которую убили у восточного побережья Антарктиды в 1939 г. выстрелом гарпуна с китобойного корабля «Улисс». Судно представляло собой китобойную плавбазу длиной более 150 м, норвежские китобойные суда использовали ее в течение нескольких лет вместе с наблюдателями из Береговой охраны США, «Улисс» прошел почти 50 000 км. Один зоркий американский инспектор вел частую переписку с Келлоггом насчет образцов, скопившихся на корабле
[196]. Он или кто-то из его коллег, должно быть, обратил внимание на впечатляющий размер USNM 268731, хотя челюсти этой самки кита не упомянуты ни в чьих письмах. Как именно челюсти USNM 268731 попали в хранилище — об этом история умалчивает.
Лучшие истории о научных открытиях — это еще и рассказы о людях. Нет сомнений в том, что научные факты точны и объективны. Но рассказ о том, как мы узнаем правду о мире, не всегда блещет чистотой и опрятностью. Дело в том, что ученые — живые люди, чья внутренняя жизнь порой влияет на их работу. Научные открытия происходят в социальном контексте, и они могут быть настолько же случайны, как и дружба, вспыхивающая между нами.
Джереми Голдбоген — один из таких друзей, который глубоко повлиял на мою жизнь и мою науку. Джереми — человек спокойный и склонный к созерцательности, тогда как я — громкий, опрометчивый и люблю рассмешить его пошлым анекдотом. Хотя мы занимаемся разными вещами — он сейчас является ведущим исследователем в области биомеханики, физики функционирования организмов, — наши карьеры тесно переплелись, мы вместе работали по всему миру в лабораториях и в экспедициях, помечая, вскрывая и откапывая китов. У дружеских отношений тоже есть свои истории, и наша общая попытка понять, как киты стали гигантами моря, началась с совместной прогулки по Сан-Диего.
С Джереми меня познакомил общий друг во время отдыха в Сан-Диего после одного из моих первых полевых сезонов на Шарктус-Хилл. Как и я, Джереми тогда пребывал в растерянности, не зная, что ему изучать, но его интересы определенно были далеки от костей. Незадолго до этого он получил набор данных с одного из маячков первого поколения, прикрепленного на полосатике в непосредственной близости от побережья. Его коллеги надеялись записать пение китов, но киты не пели, а кормились. В то время никто не осознавал, что данные маячков — это настоящая сокровищница биомеханических данных, которые можно вычислить косвенно по изменению скорости кормящихся китов, и Джереми стал одним из первых, кто это понял.
Однажды мы отправились купить себе тако на обед, и Джереми спросил меня, трудно ли измерить челюсти полосатика. Я ответил, что если у тебя есть длинная рулетка, то достаточно хорошенько поработать мышцами ног и спины. Но Джереми мыслил шире: он хотел измерить количество энергии, которую эти массивные животные тратят, когда делают рывок с широко раскрытой пастью, и в нее потоком хлещет полная добычи вода. Это создает огромное сопротивление и приводит к огромным энергетическим затратам. Поскольку челюстные кости ограничивают размер пасти кита, Джереми решил, что теоретически мы можем по величине костей вычислить реальное количество воды, которую киты поглощают за один рывок. Эти данные, в сочетании с данными маячков об их движении под водой, дадут нам ключевую информацию об образовании и расходовании энергии, связанную с питанием полосатиков. И через несколько месяцев мы отправились в Смитсоновский институт — место, где можно было бы раздобыть именно такую информацию.
Отбросим шуточки, которыми я кормил Джереми, на самом деле измерять кости китов — тяжелая работа. Я завидую коллегам, которые работают с наземными млекопитающими или даже крупными рептилиями, — им не нужны огромные штангенциркули, строительные рулетки, стремянки и вилочные погрузчики для измерения объекта их научного интереса. Даже кости слона не могут сравниться с костями большого кита. Чтобы просто измерить длину, ширину, высоту или окружность костей и черепов обычных китов, даже самых маленьких, нужны толстые пеноблоки, такелажные ремни для переноски и не меньше координации действий, чем при перевозке мебели. (Захватите перчатки, дорогую обувь оставьте дома.) В большинстве случаев потребуется как минимум два человека — в чем мы с Джереми убедились в первый же приезд в Смитсоновский институт.
За две недели в хранилище нам удалось измерить все челюстные кости маленьких, средних и больших полосатиков, которые мы только нашли. Сбор данных показал, что с точки зрения механики у больших челюстей меньше преимуществ, чем у маленьких. Действует принцип рычага: когда челюстные мышцы тянут челюстную кость, крупным полосатикам сложнее закрывать огромную пасть, это примерно как поднимать ведро, удерживая его на конце метлы, а не где-то посередине. Это логично с точки зрения поведения во время охоты: киты поменьше, например малые полосатики, едят более мелкую, а значит, более юркую добычу и должны закрывать пасть быстрее, чем, скажем, синие киты, которые могут позволить себе не так поспешно заглатывать крупные и медленные скопления криля. Двадцативосьмиметровой USNM 268731 требовалось всего секунд десять, чтобы открыть и закрыть пасть, впустив внутрь объем воды, равный объему дорожки олимпийского бассейна. Уменьшение преимуществ с точки зрения биомеханики заставило нас задуматься о пределах возможного для полосатика.
Джереми обратился к отчетам «Научных расследований» и стал изучать необработанные данные измерений с китобойных станций, таблицу за таблицей. Это была кропотливая работа на стыке бухгалтерии и библиотечного дела. Он проштудировал каждую статью и каждую таблицу в отчетах и нашел значения, прямо сопоставимые с теми, которые мы измерили в музейных коллекциях (такие как длина челюсти), а также другие, которые можно измерить только у кита во плоти (например, длина тела и расстояние между спинным и хвостовым плавником. Кстати, наиболее полными в отчетах были данные о плавниках китов). Джереми обнаружил, что большие финвалы могли забирать в пасть даже больше воды, чем можно было ожидать по размеру тела. Если предположить, что так же вели себя другие полосатики, значит, при питании рывком быть крупным выгодно: чем крупнее, тем лучше. Но не будем увлекаться: тем лучше до определенной величины тела. За крупные габариты приходится платить, у них имеются не только выгоды, но и ограничения.
