Аорта должна быть достаточно гибкой, чтобы выдержать резкие и регулярные изменения давления и не лопнуть. Чем больше млекопитающее, тем толще стенка аорты и больше ее диаметр. При этом отношение толщины стенок к диаметру остается неизменным у всех млекопитающих, от мышей до слонов, и киты здесь не исключение. У большинства млекопитающих дуга аорты эластична благодаря белку под названием эластин. Однако Боб и его коллеги обнаружили, что в аортах гигантских китов есть нечто большее: уникальная решетка из коллагеновых пластин обеспечивает аорте дополнительную гибкость на микроуровне, чтобы выдерживать кровяное давление непосредственно на выходе из сердца
[203].
На каждый установленный факт анатомии кита приходятся десятки загадок, которые предстоит разгадать. Никто никогда не записывал сердцебиение кита в природе
[204]. Мы не знаем, насколько быстрее или медленнее бьется сердце обычного кита, например синего, когда он ныряет, кормится или спит. И не только сердце представляет для нас интерес: влияние гигантизма на работу других органов делает китов важными объектами научного исследования. Нас ждет еще много неожиданностей.
К 2009 г. Бобу удалось добиться приглашения для всей своей лаборатории на работу на китобойной станции в Хваль-фьорде во время летнего китобойного сезона. Для нас с Джереми это был шанс изучить челюсти кита, как Боб изучал сердце, и найти ответ на похожий вопрос: как они работают с точки зрения биомеханики? Несколько месяцев мы потратили на исследования, тщательно их планируя и опираясь на то, что уже было известно об анатомии гигантских китов. Для начала мы хотели досконально разобраться во всем, что относится к механике питания кита: как он открывает и закрывает челюсти; как сокращаются мышцы головы, соединяющие и обвивающие челюсти; как устроено наслоение мышц под толстыми бороздками, позволяющее горловому мешку раскрываться, словно парашют; почему гибкий, но плотно закрывающийся челюстной сустав, похоже, открывается на 90 градусов, но не больше
[205]. Каждый из этих вопросов требовал контролируемого изучения и препарирования животного размером с автобус. Имея дело только с выброшенными на берег мертвыми тушами, найти ответы было невозможно.
В Хваль-фьорде нам предстояло работать на том неудобном пересечении между научными исследованиями и коммерческим китобойным промыслом, где оказывались некоторые мои предшественники. Так что ехать туда я решился не сразу. В Исландии разрешен коммерческий промысел китов, и компания в Хваль-фьорде добывала финвалов, которые вследствие китобойного промысла ХХ в., особенно в Южном океане, относятся к исчезающим видам. В Северной Атлантике, однако, их насчитывают примерно 50 000 особей, а значит, квота в 125 животных, которых разрешено вылавливать в Исландии, не окажет серьезного влияния на популяцию
[206]. (Больше финвалов, вероятно, гибнет каждый год, запутываясь в сетях или сталкиваясь с кораблями.) После того как с туш срезают мясо, они уже не представляют ценности для китобоев, а для нас это золотая жила. Нужно исследовать останки китов, прежде чем их органы и кости перемелют в костную муку и пустят на сельскохозяйственные удобрения. Более того, мы знали, что возобновление интереса Исландии к китам может оказаться недолгим: прибыльность этого промысла зависит от рыночных цен на китовое мясо. Наконец, было ясно, что добытые киты будут убиты независимо от того, будем мы изучать их туши или нет. Я решил, что это в некотором роде наш профессиональный долг: приехать и попытаться извлечь максимум из ситуации. И, если я хотел поехать, нужно было отправляться поскорее.
Мы все планировали так, словно эта поездка будет для нас первой и последней, и в Исландии мы сможем препарировать лишь одного кита. Вместе с другими сотрудниками лаборатории Боба мы набили ящики резиновыми сапогами с обитыми металлом носками, пакетами для образцов, перчатками и длинными ножами. Мы думали, что готовы к измерениям, по крайней мере у нас были те же рулетки и штангенциркули, которые мы использовали, работая с костями в музейных коллекциях. Что еще важнее, мы собирались документировать каждый шаг, а значит, требовались фотокамеры, штативы и много резервных батарей. Боб посоветовал нам взять с собой побольше старой одежды и выкинуть ее в конце поездки: «Вам не захочется ничего везти назад, уж поверьте».
В раздевалке на станции мы впервые надели наши ярко-оранжевые фартуки и шипованные сапоги с металлическими носками. С первой тушей, лежавшей на разделочной площадке, мы успели поработать лишь несколько минут. Ничто не сравнится с первым выходом на платформу китобойной станции — ты словно попадаешь прямо в ад. Пар клубами валит от труб, протянутых вдоль стен открытой верхней площадки. По трубам подается геотермальная вода, которой постоянно промывают платформу, а пар приводит в действие большую часть оборудования на палубе и под ней и нагревает огромные котлы. Источник тепла — те же геологические процессы, что создали окружающие базальтовые скалы и здешние активные вулканы, ведь геотермальные трещины доходят до раскаленного газового пузыря тектонических плит, которые продолжают формировать остров под названием Исландия.
Стальные шипы моих тяжелых ботинок скрежетали на мокром асфальте, по которому потоки криля и китовой крови вперемешку с кусками хрящей стекали вниз по рампе и дальше вниз во фьорд. Трехметровая дисковая пила с паровым приводом была готова разделать тушу на ломти мышц и костей, как самый большой в мире нож для деликатесов. Лебедки позвякивали, когда толстые стальные тросы туго натягивались, вытаскивая тушу очередного финвала весом в 40–60 т вверх по стапелю из маленького дока.
На платформе уже стояли наготове более десятка исландцев. Часто это два поколения семьи: отец и сын или дядя и племянник. Режиссеры этого шоу — опытные старшие обдирщики, один из них резко свистнул, когда огромная, больше 20 м длиной, туша кита оказалась на площадке. Здесь с нее срежут несколько тонн темно-красного и пурпурного мяса, от которого все еще идет пар, и мгновенно заморозят — и все это меньше чем за два часа.
Мы терпеливо ждали в стороне, готовые резать и собирать образцы. Нам надавали много советов по безопасности: на платформе сколько угодно возможностей лишиться пальца, получить уродливую рану от случайного удара ножа или свалиться через одно из отверстий в палубе в котел внизу, чья массивная стальная пасть растирает кости и ворвань в горячее пюре. Боб, отличный переговорщик, с явным удовольствием обращался к команде обдирщиков: «Вы не возражаете, если мы заберем эту артерию после того, как вы закончите?» или «Нам бы хотелось фотографировать этот пучок мышц, прежде чем вы его отрежете».
