– Это что за мешок, в который можно засунуть такую большую змею? – спросил Фрэнк. Он улыбался и раззадоривал Андерсона. Они одновременно начали службу в Управлении стратегических служб, но Фрэнк сделал блестящую карьеру, а Андерсон так и остался где-то на уровне среднего звена. Фрэнк был очень красивым и худым, как и тридцать лет назад, когда считался в колледже отличным легкоатлетом. Он был человеком, считавшим, что в жизни нет ничего невозможного, особенно если он сам руководит операцией. Но в тот вечер, как я заметила, его настроение было не самым лучшим. Пару раз я обратила внимание на то, что он стоял отдельно от остальных гостей и смотрел на медленно текущие воды Потомака. Я подумала о том, что, возможно, в слухах о том, что Фрэнк пережил серьезный кризис после того, как русские подавили готовившееся Агентством восстание в Венгрии, есть доля правды.
Андерсон сделал еще один глоток из фляжки и откашлялся.
– Хороший вопрос, босс. Мы сшили вместе несколько мешков из плотной ткани и вставили в этот гигантский мешок «молнию».
Фрэнк ухмыльнулся. Он знал, чем заканчивается эта история.
– И мешок выдержал?
Андерсон сделал еще глоток.
– Пять парней держали этот мешок, два были готовы застегнуть «молнию», два стояли с пистолетами наготове, ну, а я командовал операцией и следил за тем, чтобы все шло по плану.
– Действительно, что здесь может пойти не по плану? – спросила я.
– Действительно, что? – повторил Фрэнк, и все рассмеялись над шуткой начальника чуть громче, чем она того заслуживала.
– Сейчас все узнаете! – заверил присутствующих Андерсон, но тут яхта Miss Christin дернулась, и ее мотор остановился. Кто-то отправился на мостик, чтобы узнать у капитана, в чем дело. Капитан оказался не на мостике, а в компании чужих жен в трюме с бокалом в руке. Он отправился к инженеру, после чего сообщил, что выбило предохранитель, и он свяжется с берегом, чтобы выслали буксир, который оттащит яхту обратно к пристани. Фрэнк сказал капитану, чтобы тот на час повременил с этим звонком, и вечеринка продолжилась.
Яхта качалась на волнах, и Андерсон продолжил свой рассказ. Он поведал о том, что змею выкуривали слезоточивым газом, а когда она выползла наружу, то ее сразу засунули в мешок и застегнули молнию, но через пару минут тварь прорвала в мешке дырку и выползла наружу. Но Андерсон уже стоял с пистолетом наготове.
– Я выстрелил ей прямо между глаз, – закончил он свой рассказ.
– Бедняжка, – сказала я.
– Вранье все это, – заметил Фрэнк.
Андерсон положил ладонь на то место на груди, где у него было сердце.
– Клянусь Богом, – сказал он.
Все перечисленные им факты подтвердила жена Андерсона Пруди, когда я обедала у них дома вскоре после этого инцидента. Тогда Пруди сказала, что змеиная кожа лежит у них в старом холодильнике в подвале.
– Понятия не имею, зачем он притащил ее домой, – сказала она мне тогда.
Я сжала руку Андерсона, извинилась и вышла на корму к Бев.
Она дала мне прикурить и сказала: «Привет, незнакомка. Андерсон уже закончил свой рассказ?»
– Слава богу, да.
Вдалеке был виден освещенный мемориал Джефферсону, за которым мирно спал Район. Ночное небо накрыло дремлющий город, в котором до утра затихли политические интриги, и никто не вел никаких тайных манипуляций.
– Все не так уж плохо, верно? – спросила Бев.
– Да вроде все в порядке, Бев, – ответила я. Меня саму удивило то, что я получила удовольствие и повеселилась на этой вечеринке. После войны я вернулась в Вашингтон в надежде найти работу в госдепе и получила работу в этой организации. Правда, мне не предоставили мой собственный кабинет, а засунули в подвал разбирать старые архивы. Через полгода я уволилась, после чего перестала видеться со старыми коллегами.
В этой жизни я много кем была и исполняла самые разные роли, но у меня не было желания становиться архивариусом, и даже притвориться им я не могла.
Я была официанткой, медсестрой и наследницей. Я изображала из себя библиотекаршу. Я была чей-то женой, любовницей и невестой. Я была русской, француженкой и англичанкой. Я была из Питтсбурга, Палм-Спрингс и Виннипега. Я могла перевоплотиться практически в кого угодно. У меня было вызывающее доверие лицо – большие глаза и улыбка, говорящая людям о том, что меня можно читать как открытую книгу.
Я производила впечатление человека, у которого нет секретов, а если бы и были, то я не в состоянии сохранить их в тайне.
Все это в сочетании с женственными формами, ставшими популярными после появления на экранах Джейн Мэнсфилд и Мэрилин Монро, которые в подростковом возрасте я пыталась усмирить голодом, помогали мне вытягивать секреты у влиятельных мужчин.
Гордо бросив работу архивариуса, я собрала девочек, и мы отправились танцевать в Café Trinidad. Я планировала танцевать до рассвета, но, к сожалению, в Вашингтоне все бары закрываются в полночь. На следующее утро я подлечилась «Кровавой Мэри» и пережила небольшой нервный срыв от осознания того, что у меня нет работы, доходов и сбережений. Отсутствие сбережений объяснялось тем, что я слишком сильно ценила красивые вещи. Можно воспринимать эту черту моего характера как проклятие или, наоборот, как благословение. К счастью, благодаря моему врожденному чувству стиля многие считали, что я родилась в богатой семье где-нибудь в Гринвиче или в Гросс-Пойнте, а не в бедной Маленькой Италии в Питтсбурге. А проклятие состояло в том, что зачастую я жила не по средствам.
Я понимала, что должна что-то придумать до тех пор, пока на моем банковском счете еще оставались деньги. В отличие от некоторых моих друзей, у меня не было мамочки и папочки, которые могли помочь деньгами в трудную минуту. Вечером я просмотрела содержимое моей записной книжки с адресами и назначила несколько свиданий: с адвокатами, лоббистами, парой конгрессменов и даже одним дипломатом. Все эти свидания были утомительными, но в итоге у меня появились деньги на оплату квартиры в Джорджтауне, меня кормили неплохими ужинами, и мужчины, от общества которых я была в таком восторге (в чем я смогла их успешно убедить), платили за мои наряды от кутюр, которые были совсем не хуже тех, в которых расхаживала Бев. Эти мужчины меня совершенно не привлекали, и все же довольно легко было убедить их в обратном.
Некоторое время меня устраивала моя «работа», но потом утомила предсказуемость циклов: такси-ужин-отель-такси-ужин-отель. Это, а также то, что приходилось постоянно тратить время и деньги на поддержание в надлежащем состоянии тела и внешнего вида, наскучило донельзя. Все эти спа-процедуры, эпиляции, шеллак, стрижки и массажи (а также бесконечный шопинг) уже сидели у меня в печёнках.
Я раздумывала о том, не стать ли мне стюардессой. Во-первых, мне очень идет синий цвет, а форма у стюардесс Pan Am была именно такого цвета. Во-вторых, мне нравится путешествовать. Именно это больше всего привлекало меня во время войны – возможность каждые несколько месяцев сниматься с одного места и переезжать в другое. Но в компании посмотрели на мой возраст (тридцать два, если честно, и тридцать шесть, если уже совсем по чесноку) и сказали, что у меня «слишком высокая квалификация» для этой должности.
