Борис не стал бы торопиться для того, чтобы вернуться домой и приступить к работе. Он бы поверил ее предчувствию того, кем является тот мужчина в кожанке, сидевший на соседней скамейке. Он бы тогда не отпустил ее руку.
В тот вечер на даче Борис долго ждал ее появления. Спустя несколько часов он понял, что произошло что-то страшное. Борис поехал на ее квартиру. Разбитая горем мать сидела с диванной подушкой, распоротой ножом. Когда она смотрела на Бориса, ее глаза были пустыми.
– Мужчины в черном… – отвечала она на его расспросы, – двое, нет, трое… все ее письма и книги… в черном «воронке».
Борис уже понял, откуда приехали эти мужчины и куда они отвезли Ольгу.
– Где дети? – спросил он.
Он вынула из подушки черно-белое гусиное перо и потерла его между подушечками пальцев.
– Они здесь? С ними все в порядке? – спрашивал он.
Мать Ольги так и не ответила, и Борис двинулся к дверям детской и, подойдя ближе, услышал из-за закрытой двери плач Мити и Иры.
Он обернулся и увидел, что за его спиной стоит мать Ольги. Он не успел ей ничего сказать, как та стала забрасывать его вопросами: «Ты же сделаешь все, чтобы ее вернули? Ты потребуешь ее освобождения? Ты сможешь все исправить? – Она махала перышком около его лица. – Это же ты подвел ее под монастырь. Ты должен исправить то, что натворил».
Он обещал матери Ольги, что прямо сейчас поедет на Лубянку и сделает все, что в его силах, для того чтобы ее дочь освободили. Он не сказал ей, что не в силах что-либо изменить. Его репутация самого известного современного поэта России не имела никакого значения, если люди на Лубянке хотели испортить ему жизнь тем, что посадили Ольгу. Если он сам будет излишне настойчив, то они могут посадить и его.
Он не вернулся на дачу в Переделкино, а поехал в свою московскую квартиру, в которой находилась его жена. Зинаида сидела за кухонным столом и играла в карты с друзьями.
– У тебя такой вид, как будто ты увидел привидение, – сказала ему она.
– Я видел много привидений, – ответил Борис. Она узнала выражение на его лице. Это выражение Зинаида неоднократно видела во время чисток в конце 1930-х годов. В то время арестовали десятки тысяч людей, и практически все они исчезли. Среди них были писатели, поэты, художники. Друзья Бориса и Зинаиды. Астрономы, профессора, философы. С тех пор прошло десять лет, но боль потери никуда не делась. Поэтому Зинаида понимала, что лучше не спрашивать у Бориса, что произошло.
Ольга должна была приехать в Москву спустя четыре дня после того, как вышла из ворот лагеря. Из Потьмы она шла пешком до станции, ехала сначала на одном поезде, а потом пересела на другой.
Борис встал, надел свежую белую рубашку и штаны из домотканой ткани с подтяжками. Осторожно, чтобы не разбудить спящую жену, спустился по лестнице, вставил ступни в резиновые сапоги и вышел через боковую калитку.
Солнце показалось над кронами молодых березок, на ветках которых набухали почки, и Борис двинулся по лесной тропе. В ветвях деревьев бойко переговаривались две сороки, и он остановился, чтобы их рассмотреть, но так и не смог увидеть. Тропинка шла к ручейку, в котором из-за недавно растаявшего снега было гораздо больше воды, чем обычно. Он остановился на деревянном мостике через ручей и сделал глубокий вдох. Ему всегда нравился запах холодной текущей воды.
Судя по высоте солнца, было около шести часов утра. Вместо того чтобы пройти через кладбище и вдоль загородной резиденции московских патриархов к дому отдыха литераторов, как Борис обычно ходил, он двинулся по главной дороге назад к даче. Ему хотелось час-другой поработать до отъезда в Москву для встречи с семьей Ольги.
Подойдя к дому, он увидел, что на кухне горит свет. Зинаида готовила обычный завтрак Бориса: яичницу из двух яиц, посыпанную укропом. Несмотря на то, что было довольно прохладно, он разделся и окунулся в стоящую на улице ванну. И хотя на даче есть современная ванная комната и горячая вода, он предпочитал умываться холодной. Холодная вода его приятно стимулировала.
Он вытерся слегка закисшим полотенцем, а его старая собака слизала несколько капель воды с его худых и длинных ног. Борис погладил Тобика и поругал полуслепую дворняжку за то, что собака в очередной раз не захотела идти с ним на утреннюю прогулку.
Борис вошел в дом, и по ушам ударил громкий звук телевизора. Зинаида настояла на установке телевизора. Они спорили по этому поводу несколько месяцев, но потом Борис сдался, поскольку жена пригрозила, что перестанет готовить ему еду. Телевизор есть далеко не у всех. В СССР тогда было три государственных канала, и в тот момент в очередной раз показывали похороны Сталина. Борис посмотрел на экран, где показывали близкие планы скорбящих лиц в толпе.
С недовольным видом он выключил телевизор.
– Зачем ты это сделал? – послышался с кухни голос Зинаиды.
– Доброе утро, – ответил ей Борис. Он не был голоден, но все равно сел за стол. Зинаида поставила перед ним тарелку и чашку чая. Она не села завтракать вместе с мужем, а повернулась к раковине, закурила и начала мыть сковородку. Пепел она стряхивала прямо в раковину.
– Ты можешь открыть окно? – попросил ее Борис. Он ненавидит запах сигарет, а Зинаида так и не стала курить меньше, хотя и обещала. Она вздохнула, потушила сигарету и закончила мыть посуду. Борис посмотрел на свою жену в раннем солнечном свете, падавшем из окна над раковиной. На какое-то мгновение морщины на ее лбу и складки жира на шее исчезли, и он увидел ту женщину, на которой женился двадцать лет назад. У него промелькнула мысль о том, чтобы сказать жене, что она выглядит прекрасно, но его остановил укол вины за то, что он вскоре увидит Ольгу.
Часы в коридоре пробили семь. Поезд Ольги должен был прибыть через четыре часа. Он заставил себя доесть завтрак. Борис доел остатки яйца и отодвинулся от стола.
– Пошел писать? – спросила Зинаида.
Услышав этот вопрос, Борис начал подозревать, что его жена уже знает о его планах.
– Да, как всегда, – ответил он, – но на час, не больше. У меня дела в городе.
– Но ты же там был буквально вчера?
– Нет, это было два дня назад, дорогая, – он замолчал, потому что отвык врать своей жене. – Я встречаюсь с редактором «Литературной Москвы». Ему нужны новые переводы.
– Может быть, мне поехать с тобой? – размышляет она вслух. – Мне надо кое-что купить.
– Давай в следующий раз, Зина? Можем даже на полдня. Прогуляемся и понюхаем почки на яблонях.
Зинаида кивнула, забрала его тарелку и вымыла ее.
Борис сидит за своим рабочим столом. Из плетеной корзины на полу он достает страницы, которые написал вчера. Борис морщится и перьевой ручкой вычеркивает сначала предложение, потом целый параграф, а потом и целую страницу. Он вынимает новый лист бумаги и начинает все переписывать. Стол, за которым он сидит, принадлежал прекрасному грузинскому поэту и близкому другу Тициану Табидзе. Однажды осенним днем в самый разгар чисток Тициана увели из дома. Его жена Нина босиком бежала за машиной, в которой его увозили. Тициана обвинили в антисоветской деятельности и расстреляли. Своим сообщником на допросах Тициан назвал его любимого грузинского поэта Бесики, который уже давно умер
[5].
