Тем не менее он падает на колени. Она еще прекрасней, чем была ранее.
Он уже не сомневается в том, что должен сделать. Он поднимается с колен и целует ее. Она позволяет себя поцеловать, но вскоре делает шаг назад в коридор квартиры. Дверь остается открытой. Он входит внутрь и протягивает руки, чтобы ее обнять. Она поднимает руку, чтобы его остановить.
– Никогда больше, – говорит она.
– Никогда больше? – переспрашивает он.
– Никогда больше ты не заставишь меня ждать.
– Никогда, – соглашается он, – больше никогда.
Глава 7. Муза Перевоспитанная и реабилитированная женщина. Посланница
Сколько раз я представляла себе нашу встречу? Думала о том, что Боря будет ждать меня на перроне, сняв шляпу и с нетерпением поглядывая, не идет ли поезд? Сколько раз я представляла себе то, как мы обнимемся после разлуки? Терла руки и сжимала пальцами плечи, чтобы представить себе, как это будет, лежа в одиночестве на нарах?
Прошло три с половиной года с тех пор, как мы лежали с ним в одной кровати, поэтому мы не стали терять времени. Его прикосновение поразило меня до глубины души. Ко мне так давно не прикасался ни один мужчина. Мы обнимали друг друга и не хотели отпускать.
Потом я положила голову ему на грудь и слушала биение его сердца. Пошутила, что у него два сердца, потому что ритм ударов казался мне не таким, как раньше. Его большие пожелтевшие зубы со щелью между передними зубами исчезли. Вместо них появились новые и белые, сделанные из керамики.
– Тебе они не нравятся? – спросил он и закрыл рот. Я попыталась открыть его рот мизинцем, а он делал вид, что его кусает.
Борис крепко меня обнимал и не отпускал так легко, как раньше. Он не хотел уходить из моей квартиры, а если и уходил, то только для того, чтобы работать и спать. За годы моего отсутствия он полностью перебрался на дачу в Переделкино, которую за это время расширили на три комнаты, провели газ, воду и поставили новую ванну. Пока я жила в бараке, он жил затворником в лесах. Правда, о таком затворничестве, как у него, большинство советских граждан могли только мечтать.
После Потьмы я без зазрения совести попросила его поделиться со мной деньгами, которые были нужны на одежду, еду, школьные принадлежности и новую кровать.
Кроме этого, у меня было много других дел.
Я занималась всеми делами, имеющими отношение к его работе: контрактами, выступлениями и творческим вечерами, контролем оплаты сделанных им переводов. Я ходила на его встречи с редакторами. Я стала его агентом, его рупором, человеком, с которым договаривались о встрече с Борисом. Я, наконец, почувствовала, что стала полезна ему не меньше Зинаиды. Но вместо приготовления обедов и ужинов я помогала ему донести миру то, что он хотел сказать. Я стала его посланницей.
Практически ежедневно я приезжала на электричке из Москвы в Переделкино, и мы встречались на кладбище и говорили о романе «Доктор Живаго».
Чаще всего на кладбище мы были одни. Иногда появлялся вдовец или вдова с цветами или охранник кладбища, который чаще всего сидел в своей будке, курил и читал. Иногда я приносила кусочки мяса в тряпице для того, чтобы покормить двух больших собак, встречавших меня у ворот кладбища.
Чаще всего мы сидели в старой части кладбища. Если погода была хорошей, мы садились на траву, предварительно расстелив на ней одну из моих шалей.
– Я хочу, чтобы меня вот здесь похоронили, – говорил он мне много раз.
– Перестань быть таким мрачным.
– А мне кажется, что это очень романтично.
Однажды, когда мы сидели на пригорке, Боря увидел Зинаиду, которая шла по главной дороге в сторону дачи. Она выглядела очень старой: шла медленно, держа в обеих руках по авоське с продуктами. Зинаида остановилась, положила авоськи на землю и закурила. Я привстала, чтобы лучше ее рассмотреть. Боря пригнул мою голову, чтобы она меня не заметила.
Тем летом я сняла домик в районе бывшей усадьбы Измалково, приблизительно в получасе ходьбы до Бориной дачи в Переделкино. Он не мог постоянно со мной жить, но, несмотря на это, я хотела иметь свою собственную базу, свой дом, в котором могла бы начать новую жизнь.
Дети спали в доме, а я обосновалась на застекленной веранде. Мама осталась в столице, заявив, что за городом, конечно, хорошо, но во всем надо знать меру.
Я обожала тот маленький домик.
Рядом с крыльцом на поверхность выходили толстые корни тополей, создавая как бы ступеньки перед ступеньками. Веранда была залита светом, и, лежа в кровати, я могла видеть, как Боря по тропинке подходит к дому.
Когда он увидел дом в первый раз, то сказал, что на стеклянной веранде нас видно, как в аквариуме. Позже в тот же день я поехала в город и купила синей ткани. Весь вечер я шила занавески, которыми закрыла застекленные окна веранды.
Лето выдалось жарким. Каждый день были грозы, и вдоль тропинки выросли кусты розовых и красных диких роз. Днем на веранде становилось душно. Я открывала все окна, но легче от этого не становилось. Мы с Борей потели под простыней, и я шутила о том, что на веранде можно выращивать тропические фрукты: манго и бананы. Боря не смеялся над моими шутками. Ему на веранде совсем не нравилось.
Мите очень понравилось деревенская жизнь. Целыми днями он пропадал в лесу и приносил домой камни, растения и лягушек. Своих лягушек он поселил в жестяном ведре, в которое сперва положил камни, траву и поставил емкость с водой. Он раскрасил лицо глиной, смастерил лук со стрелами и играл в Робин Гуда.
Ира не играла с братом. Она была старше, и жизнь на даче ей не особо нравилась. Она жаловалась на то, что чувствует себя взаперти в маленьком доме и скучает по московским друзьям.
– Здесь даже мороженого негде купить, – говорила она. Когда я сделала ей пломбир с мятой из Бориного сада, она даже не стала его есть.
– Отвратительный вкус, – попробовав, сказала она. – Пусть это ест твой ухажер.
Я возмутилась по поводу того, как она назвала Борю, и Ира встала из-за стола и ушла. Когда она не вернулась домой к вечеру, я пошла на станцию. Ира в полном одиночестве сидела на скамейке. Станционный смотритель подметал перрон.
– Я хотела поехать домой, – объяснила Ира, – но у меня нет денег.
– Наш дом здесь. Ты живешь со мной и Митей.
– И с Борисом.
– И с ним.
– Пока.
Я не успела ей ответить, как Ира встала и двинулась в сторону дома. Я осталась сидеть на скамейке и смотрела, как подметают перрон.
Лето подходило к концу, и дети должны были возвращаться в город перед началом учебного года.
Боря переживал, думая, что я уеду вместе с детьми.
