Мне говорили, что мужчина должен незаметно положить конверт в мою сумочку, и если я не замечу, как он это сделает, то он выполнит свое задание безупречно.
Мужчина закрыл газету, допил свой виски, бросил на стойку доллар и ушел.
Я просидела за своим коктейлем еще пятнадцать минут, после чего сказала Грегори, что хочу расплатиться.
Я протянула руку к сумочке Chanel, в душе предполагая, что должна заметить конверт, а также думая о том, все ли сделала правильно и не совершила ли ошибки. Может, сидевший рядом со мной мужчина просто читал спортивный раздел. Я сдержалась и не стала искать конверт в сумочке, а вышла из Town & Country, прошла мимо растений в кадках, мужчины с обалденной брюнеткой, ждущих лифта, заселяющихся пенсионеров около стойки ресепшен и коридорных в фесках с кисточками.
Я вышла на Коннектикут размеренным шагом. Старалась не волноваться, не ускорять шаг и тем более не переходить на бег из-за избытка адреналина. Дошла до Р-стрит и посмотрела на часы, которые вместе с сумочкой Chanel дала мне Леди Элгин.
Спустя считаные секунды подъехал автобус № 15. Я села на предпоследний ряд перед мужчиной, у которого на коленях лежал зеленый зонт. В то время, когда автобус проезжал мимо двух каменных львов, стоящих в начале Тафт-бридж, сидевший сзади мужчина дотронулся пальцами до моего плеча и спросил, который час. Я ответила: «Девять пятнадцать», хотя время было совсем другое. Он поблагодарил меня. После этого я поставила сумку Chanel на пол и каблуком оттолкнула ее за себя, в сторону этого мужчины.
Я вышла на остановке Вудли Парк и пошла в сторону зоопарка. Стоя на красном светофоре, я подняла руку и посмотрела, как снежинки падают на мою перчатку и превращаются в капельки воды. И я подумала: «Каково это, иметь тайну?» Я почувствовала прилив адреналина и мысленно согласилась с Тедди Холмсом, сказавшим, что я могу «подсесть» на такую работу. Я уже на нее «подсела».
Я подавала документы в организацию на позицию машинистки, но мне дали другую работу. Увидели ли во мне то, о чем я и сама не догадывалась, что имею? Или просто обратили внимание на мое прошлое, смерть моего отца и поняли, что я буду делать то, что мне скажут.
Позже мне говорили о том, что злость является причиной преданности Агентству в гораздо большей степени, чем патриотизм.
Что бы они там во мне ни увидели, первые месяцы работы в Агентстве мне казалось, что они выбрали не ту кандидатуру, которую следовало бы.
Но проверка, которую я прошла в отеле Mayflower, показала, что это не так. Впервые в жизни я почувствовала, что у меня появилась не просто работа, а цель. В тот вечер я открыла и почувствовала в себе силу, о наличии которой раньше и не подозревала. Я поняла, что у меня есть все для того, чтобы быть курьером.
Днем на работе я записывала то, что мне диктовали, или стенографировала встречи. Я молчала и печатала. Я сознательно старалась не запоминать информацию, которая проходила через меня. «Представь себе, что информация проходит через тебя, выходит через кончики твоих пальцев на бумагу и навсегда исчезает из твоей головы, – советовала мне Норма в первый и единственный день моего обучения. – В одно ухо влетает, из другого вылетает, понимаешь?» Все машинистки говорили одно и то же: «Не запоминай то, что печатаешь. Так тебе будет проще, и ты будешь работать гораздо быстрее. Ты имеешь дело с секретной информацией, так что даже если ты ее и запомнила, то лучше делать вид, что этого не произошло».
Неофициальным девизом пула машинисток были слова: «Быстрые пальцы не выдают секретов». Правда, я до конца не была уверена в том, что сами машинистки следуют этому правилу. Уже в первые недели работы у меня сложилось ощущение того, что мои коллеги по отделу знают про всех все, что только можно знать.
Знали ли они все и про меня? Догадывались ли о том, что у меня есть и другие задания, кроме непосредственных обязанностей машинисток нашего отдела? Были ли они в курсе того, что я получала дополнительные пятьдесят долларов к каждой зарплате? На какие мысли наводило их то, что я печатаю медленней, чем они? И замечали ли они, что я выпиваю на две чашки кофе больше, чем они, и у меня синяки под глазами?
Вот мама точно обратила внимание на мое состояние. Она заварила ромашки, заморозила отвар в контейнере для льда и клала кубики льда мне на веки. Мама считала, что я встречаюсь с каким-то мужчиной, и просила меня привести его домой, чтобы потом не опозорить ее перед всеми соседями.
Но что думали обо мне мои коллеги-машинистки?
Может быть, именно поэтому я не чувствовала, что меня приняли в их компанию? Конечно, все они вели себя очень вежливо, говорили мне по утрам «Привет», а вечером в пятницу «Хороших выходных». Но у меня не было ощущения того, что я стала частью их сплоченного коллектива. Я хотела стать частью их группы, но при этом не хотела выглядеть так, как будто я всеми силами стремлюсь к этому. Можно было бы предположить, что подобные проблемы социализации и дружбы возникают только в школе и колледже, но это не так, каждый из нас сталкивается с ними в любом возрасте.
Машинистки несколько раз приглашали меня пойти с ними на обед, но все эти приглашения поступали в первый месяц работы, когда я еще не получила первой зарплаты. Тогда у меня не было денег ни на что, кроме общественного транспорта. Но после первой зарплаты они перестали приглашать меня с ними на ланч.
Мне хотелось верить в то, что прохладное отношение коллег объяснялось тем, что я пришла на место их общей подруги Табиты, хотя в глубине души подозревала, что дело не в этом, а в том, что было камнем преткновения всю мою жизнь, – ощущение того, что я являюсь аутсайдером и мне лучше и комфортней быть одной. Даже когда я была маленькой, я предпочитала играть в одиночестве. Я представляла себе, что тумбочка на кухне является фортом. Я придумывала игры с куклами-марионетками, вырезанными из коричневых бумажных пакетов, к низу которых я приклеивала палочки от эскимо. Когда со мной играли мои двоюродные и троюродные братья и сестры, я постоянно «наезжала» на них за то, что они мнут и ломают моих кукол и вообще предлагают не тот сюжет игры, который нравится мне самой. Дети злились на меня и уходили. Я говорила себе, что без них лучше и спокойней. Мне было легче убедить себя в том, что я сама не хотела с ними играть, чем признать, что все было наоборот, это они не хотели со мной играть.
Несмотря на то, что я чувствовала себя в коллективе не совсем уверенно, я полностью погрузилась в работу.
Несмотря на то, что я печатала медленней, чем они, я относилась к своим обязанностям очень старательно, выполняла все задания и редко пользовалась замазкой, потому что делала мало опечаток.
Но вот после окончания официального рабочего дня наступало время настоящего и серьезного обучения.
Когда я спросила, как именно будет проходить мое обучение, мне дали листок бумаги с адресом съемного офиса. Этот офис располагался в здании с видом на квадратный пруд у мемориала Линкольну. В этом офисе без таблички на входной двери каждый день после работы я должна была встречаться с сотрудником Агентства Тедди Хелмсом.
