– Никак не могу привыкнуть к этому городу, – сказала она. – Все хотят быть ближе к центру власти.
– А ты здесь долго жила?
– Периодами.
Мы свернули в проулок на Р-стрит, который я раньше никогда не замечала. По обеим сторонам узенькой улицы стояли дома из коричневого кирпича, заросшие плющом и с торчащими на крыше трубами. Вскоре должны были праздновать Хэллоуин, и жители украсили окна и подоконники бумажными фигурками черных кошек, скелетов, тыквами и имитацией паутины. На углу одного из зданий находился вход в дели, над которым висела бело-зеленая табличка с названием – Ferranti’s.
Мы открыли дверь и услышали приветственный звон колокольчика. Владелец заведения – худой и высокий, словно охотничья колбаска, которая гроздьями свисала с потолка, – бросил на пол мешок с манкой, из которого поднялось облачко мелкой белой крупы.
– Где ты пропадала всю мою жизнь? – спросил он.
– Там, где ждала приветственную фразу, менее избитую, чем эта, – отвечала Сэлли. Мужчина смачно расцеловал ее в обе щеки.
– Это Паоло.
– А это что за удивительное существо? – спросил Паоло, и я не сразу поняла, что он имеет в виду меня.
Я протянула руку для приветствия, но Сэлли шутливо по ней шлепнула.
– А что мне будет за то, что я скажу?
Паоло поднял вверх палец, после чего исчез в подсобке, из которой появился, держа в руках два деревянных стула, которые поставил между окном и полками, на которых располагались банки с консервированными помидорами, ярко-зелеными оливками и пачками вермишели и спагетти.
– Стола не будет? – поинтересовалась Сэлли.
– Терпение.
Он ушел и вернулся с небольшим круглым столом на два человека, потом повернулся и, словно волшебник, вынул откуда-то скатерть в красно-белую клетку, накрыл ею стол и показал на него рукой для того, чтобы мы присаживались.
– А свечки не будет?
Он всплеснул руками.
– Ну, что тебе еще нужно? Салатные вилки? Льняные салфетки? – он показал рукой на потолок. – Может, еще и маленькую люстру прикупить?
– Вот это, кстати, было бы не лишним. Но на самом деле мы хотим заказать на вынос. Слишком хороший день, чтобы сидеть в четырех стенах.
Он сделал вид, что утирает слезу и вытирает руку о фартук.
– Печалька. Конечно, я все понимаю.
Он подвинул на подоконнике головку облитого воском сыра, чтобы лучше видеть, что творится на улице.
– Я бы и сам сейчас с удовольствием прогулялся. Может, мне закрыться на обед и присоединиться к дамам? Съедим по сэндвичу около пруда рядом с памятником Линкольну? Или у Приливного бассейна?
– Извини, у нас деловой ланч.
– И так всегда.
Я заказала сэндвич с индюшкой с солеными огурцами из бочки на ржаном хлебе. Сэлли взяла себе сэндвич с мясом, название которого я не расслышала, и соусом тапенада на багете. Паоло передал нам сэндвичи в коричневом бумажном пакете. Мы уже двигались к двери, как я обернулась и сказала: «Я – Ирина».
– Ирина! Сэлли так и не сказала, как тебя зовут. Красивое имя. Я увижу тебя в скором времени вместе с Сэлли, верно?
– Обязательно.
Мы шли еще пятнадцать минут, не думая о том, сколько времени у нас осталось от обеденного перерыва. Сэлли остановилась напротив огромного здания на Шестнадцатой улице, на которое я раньше не обращала внимания. Здание было похоже на дом времен Древнего Египта. Два гигантских Сфинкса стояли по обе стороны мраморной лестницы, ведущей к большой коричневой двери.
– Это музей? – спросила я.
– Дом храма. Штаб-квартира масонского ордена, прикинь? Уверена, что внутри проводят много странных ритуалов, поют, жгут свечи и носят смешные шапки. Подробности можно узнать у некоторых наших коллег-мужчин. Для меня это отличное место, где можно присесть, съесть ланч и посмотреть на прохожих.
Мы ели, и я чувствовала себя все более комфортно в ее компании, хотя очень сильно ощущала ее присутствие.
Она доела свой сэндвич и вытерла уголки рта. Она ела в два раза быстрее меня.
– Тебе нравится работа машинистки?
– Нравится. В целом.
Она открыла свою сумочку, вынула из нее пудреницу и красную помаду. Приоткрыла рот.
– На зубах что-нибудь есть?
– Нет, все идеально.
– Значит, тебе нравится?
– Красный тебе идет.
– Я о работе машинисткой.
– Нормальная работа.
– А тебе что больше нравится – печатать или другое?
Я с ужасом поняла, что разговор ушел в совершенно неожиданную сторону. Я посмотрела на нее, как мне хотелось надеяться, нечего не выражающим взглядом, хотя в тот момент наверняка выглядела очень взволнованной.
– Не переживай, – сказала она, положив ладонь на мою руку. У нее были очень мягкие руки, а ногти были покрашены красным лаком такого же цвета, как и ее помада. – Мы с тобой в одной лодке. Ну, почти в одной.
– Что ты имеешь в виду?
– Андерсон рассказал мне о тебе. Впрочем, он мог бы ничего и не говорить, потому что как только я тебя увидела, то поняла, что мы с тобой другие.
Я посмотрела по сторонам, а потом обернулась, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь за моей спиной.
– Ты тоже курьер?
– Нет, я скорее тот, что оправляет сообщения с курьером, – она сжала мою ладонь. – Так что давай друг другу помогать. Нас, девушек, в этом бизнесе не так много.
– Понятно.
На следующий день после ланча на ступеньках масонского храма Андерсон сообщил мне, что моим обучением вместо Тедди займется Сэлли.
– Я тебя удивил? – спросил он.
– О, да, – ответила я и прикусила губу, чтобы не улыбнуться.
На следующий день после этого, когда я вышла из калитки в железной ограде вокруг зданий Агентства, Сэлли стояла на тротуаре и красила губы красной помадой, глядя в боковое зеркальце припаркованного на мостовой светло-желтого Studebaker.
Она выглядела безукоризненно в шерстяной клетчатой накидке и длинных черных кожаных перчатках.
Увидев мое отражение в зеркале, Сэлли обернулась. Помаду она успела нанести только на нижнюю губу.
– Вот теперь мы с тобой немного поработаем, – произнесла она. – Пойдем, прогуляемся.
Мы шли по Джорджтаун, и она показывала мне особняки руководителей Агентства.
– Даллес живет вот там, – сказала она, показывая на особняк из красного кирпича, скрытый от глаз рядом кленов. – А вот видишь тот большой белый дом с черными ставнями напротив особняка Даллеса? Это бывший дом Билла Донована
[12], который позже купили Грэхамы. Фрэнк живет на другой стороне Висконсина. Как видишь, все живут кучно.
