– А ты где живешь?
– Вот на этой улице чуть дальше.
– Чтобы слишком далеко не упускать их из вида?
– Соображаешь, – Сэлли рассмеялась.
Мы свернули налево на Думбартон-Окс и по вьющейся дорожке вошли в парк. Спускаясь по каменным ступеням, Сэлли потянула за засохшую лозу глицинии, свисавшую с беседки.
– Весной здесь потрясающе пахнет, – сказала она. – Я открываю окна и молюсь, чтобы ветер подул с этой стороны.
Мы дошли до бассейна, воду в котором уже слили перед наступлением холодов. Сели на скамейку недалеко от старика в инвалидном кресле, рядом с которым стояла белолицая женщина, которая привезла его в парк. Рядом с дальним углом бассейна курили и болтали две мамочки в практически одинаковых красных пальто с поясами. Их маленькие дети – мальчик и девочка – бросали камешки в бассейн, радостно вскрикивая, когда те попадали в лужу воды в его центре. Рядом с фонтаном в черном железном кресле сидел задумчивого вида молодой человек и читал The Hatchet.
– Ты видишь того парня? – спросила меня Сэлли, не смотря в сторону молодого человека.
Я кивнула.
– Что ты о нем можешь сказать?
– Студент колледжа?
– Что еще?
– Студент колледжа с пристёгивающимся галстуком?
– Молодец. А почему на нем пристёгивающийся галстук?
– Он не умеет завязывать обычный галстук?
– И что это в свою очередь значит?
– Его никто никогда этому не научил?
– И?
– Он из бедной семьи? У него нет отца? Совершенно точно, что у него нет девушки или матери, которые могли бы сказать ему, что этот галстук – просто уродство. Может, он не из этого города? Студент, живущий на стипендию.
– А где учится?
– Исходя из места, где он находится… В Джорджтауне. Если судить по газете, которую он читает, то в университете Джорджа Вашингтона.
– А что изучает?
Я внимательно рассмотрела молодого человека. Дурацкий галстук, прилизанные назад волосы, темно-красная жилетка, нечищеные ботинки коричневого цвета, курит Pall Mall, медленно вращает ступней правой ноги, перекинутой через левую.
– Да все, что угодно.
– Философию.
– Почему именно философию?
Сэлли показала мне на приоткрытый кожаный рюкзак парня, в котором была видна книга с именем автора: Сёрен Кьеркегор.
– А вот эту деталь я упустила.
– Очевидное упустить легче всего, – Сэлли подняла руки над головой. Ткань ее блузки натянулась, разошлась между застегнутыми пуговицами, и я увидела черный шелк ее бюстгальтера.
– Хочешь еще потренироваться?
Я посмотрела в другую сторону.
– Конечно.
Я сказала, что две мамы были подругами детства, отношения которых охладели после того, как они вышли замуж и родили детей.
– Они улыбаются так, как будто пытаются наладить былую связь, – объяснила я Сэлли. Старик в инвалидном кресле был вдовцом, влюбленным в женщину, которая за ним ухаживала и которая не разделяла его чувств. Потом появился садовник и аккуратно вынул из фонтана листья. Я высказала предположение о том, что этот садовник работал в этом саду еще во времена, когда он принадлежал семье Блисс, и, возможно, был единственным из всей прислуги, кого сохранили с тех пор.
– Он очень внимательно относится к своей работе, – закончила я, и Сэлли одобрительно кивнула.
Было ли это частью моего обучения? И если да, то к чему именно Сэлли меня готовила? Мы же никак не могли проверить истории этих незнакомых мне людей, которые я рассказала. И какое все это имело значение?
– Как мы можем узнать, права я была или нет? – спросила я.
– Вопрос совершенно не в этом, а в том, чтобы быть в состоянии быстро оценить человека, с которым имеешь дело. Люди неосознанно выдают о себе больше информации, чем думают. И вопрос не только в том, как человек одевается или выглядит. Любая женщина может надеть на себя милое платье в горошек и взять под руку клатч Chanel, но не станет от этого другим человеком. – Я покраснела от того, что она упомянула одежду, в которой я была в отеле Mayflower. – Изменения человека происходят изнутри и выражаются в каждом его движении, жесте и выражении лица. Ты должна понять, что за человек перед тобой, чтобы предугадать, как он или она будет вести себя при определенных обстоятельствах. – Сэлли посмотрела мне в глаза. – Это также имеет отношение к тому, как себя вести, чтобы показаться окружающим другим человеком. Любой человек может научиться вести себя по-другому, например как по-другому держать сигарету, как смеяться, как краснеть при упоминании клатча Chanel, – она дружески толкнула меня в плечо. – Понимаешь, о чем я?
– Все начинается изнутри, – ответила я.
– Вот именно.
Мое обучение продолжилось. Мы встречались каждый вечер после работы, гуляли по Району, и она учила меня всему тому, что знала сама. Сэлли выделялась из толпы, но меня обучала тому, как быть незаметной. Она рассказала мне о том, какая одежда привлекает к себе меньше внимания.
– Одежда не должна быть слишком новой или слишком старой, слишком яркой или слишком затрапезной.
Она говорила мне о том, на какой цвет волос мужчины реагируют меньше всего.
– Можно было бы подумать, что мужики больше всего реагируют на блондинок, но на самом деле они больше всего реагируют на рыжих. А еще сильнее на тех, у кого волосы платинового цвета.
Она объясняла, что нужно делать, чтобы не выделяться: «Волосы должны быть не слишком прямые, но и не слишком завитые».
Что есть: «Стейк. Средней прожарки». Что пить: «Коктейль Tom Collins, много лайма и льда. Если разольешь, то пятна не будет, и сильно не напьешься».
Сэлли рассказывала мне истории о своей работе в мужском коллективе Управления стратегических служб, о том, как она там начинала и как смогла удержаться в такой среде. Она говорила, что родилась в бедной семье в Питтсбурге, и рассказала мне о тех ролях, которые играла, и обличьях, которые принимала. Она была сотрудником зоопарка, дальней родственницей герцогини Аосты, специалистом по оценке фарфора эпохи китайской династии Тан, наследницей империи Ригли и секретаршей.
– Надо креативно относиться к своей работе, – говорила она.
– А кем должна стать я? – спрашивала я ее.
– Это вопрос не ко мне, дорогая.
Сэлли сказала, что ей надо уехать в командировку. Я спросила, куда она направляется, и Сэлли ответила: «За границу».
– А куда именно?
– Просто за границу.
Она не имела права сказать мне, куда едет, но обещала позвонить, как только вернется. Прошла неделя, и, когда Сэлли позвонила, ответила мама. Я выхватила трубку, как только услышала мамины слова: «Сэлли? Я не знаю никакой Сэлли».
