Во время службы священник обошел с кадилом мамин гроб. Дым ладана поднимался вокруг его вышитого золотом богослужебного облачения и исчезал у него над головой.
Я на мгновение обернулась и увидела ее. Сэлли пришла на службу. Она стояла в задних рядах в шляпке с короткой черной вуалью. Я повернулась в сторону священника, но мои мысли были уже не о матери, а о Сэлли. Мне хотелось пройти к алтарю не с Тедди, а с ней, хотелось, чтобы мою руку держала она, а не он. Но она осталась там, где была, а Тедди стоял рядом со мной.
Заупокойная служба закончилась, и вслед за гробом я вышла из церкви. Проходя мимо Сэлли, я почувствовала, как она прикоснулась к моей руке. Сквозь вуаль я увидела на ее глазах слезы. Но не остановилась, а продолжила идти. Тедди договорился о том, чтобы маму похоронили на кладбище Оак-Хилл. Могила была расположена в красивом месте с видом на парк Рок-Крик. Стоя у могилы матери, я оглянулась на людей, но не увидела среди них Сэлли.
Тедди безуспешно пытался меня утешить. Шли дни, потом недели. Однажды ночью я не выдержала и решила позвонить Сэлли. Трясущимися руками набрала номер, долго слушала длинные гудки, но никто так и не ответил.
Восток. Май 1958
Глава 19. Муза. Посланница. Мать
Я проснулась и увидела стоящего рядом Митю.
– На улице перед домом кто-то есть, – прошептал он.
– Боря? Наверное, он опять ключ потерял.
– Нет, не он.
Я опустила ноги с кровати и некоторое время ходила босиком по комнате в поисках тапок.
– Иди в свою комнату.
Он не двинулся с места, и я надела халат.
– Митя, ложись в кровать. И не буди свою сестру.
– Она тоже не спит. Вообще-то она первая услышала эти звуки.
Я не успела спросить, что именно они услышали, как на улице раздался громкий треск.
– Это с тополя ветка упала. Дерево уже давно засохло. Я говорила Боре, что его давно пора спилить… – произнесла я тихим голосом, стараясь не показывать своего волнения, но запнулась, услышав новый звук. На этот раз он был не громким, а каким-то сдавленным. Это точно не был звук упавшей ветки.
Потом раздался звук открывающейся и закрывающейся входной двери, и мы с Митей бросились в коридор. Около двери стояла Ирина. Она была босой, и ее белая ночная рубашка казалась немного синеватой в свете луны.
В моей голове промелькнула мысль о том, что дочь была уже практически взрослой.
– Ира, – сказала ей я, – закрой дверь.
Но она меня не послушалась и вышла на улицу.
– Выходите! – закричала она в темноту.
Митя тоже вышел наружу к сестре. Я попыталась схватить его за подол ночной рубашки, но он его выдернул.
– Покажитесь! – крикнул Митя взволнованным голосом.
Из-за поленницы дров, сложенных у стены дома, раздались звуки. Дети мгновенно вернулись в дом. Я быстро захлопнула и заперла за ними дверь, а также покрутила ручку, чтобы удостовериться, что дверь заперта.
– Это они, – сказала Ира. – Я знаю.
Она прислонилась к стене и уже выглядела не как прекрасное, чудное видение, а как испуганный ребенок.
– Кто? – спросила я.
– Вчера за мной от станции до дома шел мужчина.
– Ты уверена? А как он выглядел?
– Так, как все они выглядят. Как выглядели те, кто тебя увез.
– Я их тоже видел, – произнес Митя. – Они наблюдают за мной сквозь ограду вокруг школы. Двое, иногда трое. Но я их не боюсь.
– Не говорите глупостей, – сказала я, хотя не считала, что дети что-то придумывают. Митя действительно часто мог преувеличить. Как говорил Боря, у Мити было «здоровое воображение». Митя мог много чего рассказать: о том, что он спас девочку из своего класса от волка, забредшего на детскую площадку, или то, что он съел волшебное растение, после чего стал прыгать выше автобуса.
Но в правдивости этой истории я не сомневалась.
Роман «Доктор Живаго» напечатали в Италии уже полгода назад. С каждой новой страной, в которой появлялся перевод романа: Францией, Швецией, Испанией, Западной Германией, – я чувствовала, что за нами все более внимательно начинают наблюдать. Перевод романа печатали за границей, и возникал вопрос, почему он не публикуется на родине автора. Официально государственные органы не объявляли свое отношение к этому роману. Но государство не могло бесконечно игнорировать происходящее. Я знала, что рано или поздно реакция последует.
Я никогда не разговаривала с детьми о мужчинах, сидящих в черных автомобилях недалеко от нашего дома, и мужчинах, которые на расстоянии следовали за мной каждый раз, когда я ездила в Москву. Я ждала, пока эти мужчины сами сделают первый шаг.
Я не хотела тревожить детей. Я закрывала занавески на окнах, говоря, что у меня болит голова. Запирала входную дверь, утверждая, что в соседский дом забирались подростки. Я была в клубе собаководов и узнавала на счет приобретения овчарки, объясняя это тем, что хочу научить сына быть ответственным и ухаживать за собакой.
Но детей было невозможно обмануть, они уже были слишком большими. Они не верили моей натянутой улыбке и словам. Они видели, что мои руки дрожат, а под глазами проступают синяки.
Я говорила с Борей о том, что боюсь, но в то время его больше волновал поток писем, которые направляли ему со всего мира читатели его романа.
Разными окольными путями ему доставляли вырезки из иностранных газет с лестными рецензиями на роман, а представители иностранных СМИ просили дать интервью. После выхода романа на Западе Боря почувствовал себя востребованным, и в этой ситуации мне приходилось делить его не только с женой, но и со всем миром. В последний раз я говорила с ним о моих страхах на прогулке вокруг озера Измалково. Тогда Боря размышлял о кандидатуре переводчика, который переведет его роман на английский. На вопрос о том, стоит ли мне покупать овчарку, он ответил, спросив, надо ли, по моему мнению, включить в английское издание перевод стихотворений в конце романа.
– Издатели говорят, что нахождение рифмы в английском языке может отвлечь читателя от смысла, – сказал он.
Его волновал только роман. Он не думал о том, как государство будет реагировать на его растущую на Западе славу, и не думал ни о своей, ни о моей семье. Для него роман был важнее его собственной жизни. В первую очередь он думал о своей книге, и я почувствовала себя идиоткой из-за того, что не поняла этого раньше.
Ира боролась с собой, чтобы не заплакать, а Митя делал вид, что он сильный. Я чувствовала себя совершенно одинокой. Я собралась с духом и выглянула в окно, но увидела только мягкое покачивание тополей, а их черные тени плясали на гравийной дорожке.
