Практически наизусть изучив план действий, мы начали пить красное вино из чайных чашек, курить и разговаривать.
– А можно взглянуть на Праведную Книгу? – попросила я.
Иванна посмотрела на отца Давида, и тот кивнул.
– Книги утром отвезли на выставку, но один экземпляр здесь есть, – ответила Иванна, вышла в коридор, зашла в кладовку и вынула деревянный ящичек, который был накрыт старым ковром. Она открыла ящичек, вынула книгу и передала ее мне.
Мне казалось, что я должна почувствовать, что держу в руках что-то запрещенное.
Ощутить прилив адреналина, кружащий голову диссидентский порыв. Я не почувствовала ровным счетом ничего. Запрещенный роман выглядел как самая обычная книга. Я открыла книгу наугад и прочитала: «Они любили друг друга не из неизбежности, не «опаленные страстью», как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья». Я закрыла книгу. Я не могла и не хотела сейчас о ней думать.
– А вы его читали? – спросила я Иванну.
– Еще нет, – ответила она. Отец Давид и отец Пьер отрицательно покачали головами.
Я снова открыла роман на этот раз на титульном листе.
– С написанием имени автора небольшая проблема, – заметила я.
– Что такое? – спросил отец Давид.
– Русские в данном случае не используют отчество автора. Они не пишут «Борис Леонидович Пастернак». Пишут просто: «Борис Пастернак».
– Уже слишком поздно это менять, – заметил отец Пьер, сложил ладони, как в молитве, после чего затянулся кубинской сигарой.
На следующее утро я надела бюстгальтер и трусы с подложенными вкладками, а сверху бесформенный черный балахон и головной убор с белым ободком вокруг лба. Женщина, занимавшаяся моим внешним видом, запретила мне пользоваться косметикой. Единственное, что она рекомендовала, – это смазать вазелином губы и скулы. Но я решила даже и этого не делать. Посмотрев на свое отражение в зеркале, я решила, что мне нравится мой новый образ. Лицо выглядело серьезней, бледнее, и в целом я казалась старше своих лет. Я отошла от зеркала, чтобы оценить свой внешний вид в целом, и почувствовала себя совершенно бесполой и сильной.
Ровно в половину седьмого утра я вышла из квартиры, чтобы начать свой первый рабочий день на выставке.
Предполагалось, что если мы все будем делать правильно, то раздадим все триста шестьдесят пять экземпляров романа «Доктор Живаго» к концу третьего дня работы.
Из окна трамвая, перевозившего посетителей из центра до выставки, я увидела сначала Королевский дворец, а потом и Атомиум. Реальный Атомиум показался мне гораздо больше, чем то здание, которое я себе представляла. Состоящий из девяти сфер, символизировавший новый атомный век Атомиум являлся визитной карточкой Всемирной выставки в Брюсселе, и его изображение фигурировало на всех плакатах, брошюрах, открытках и сувенирах. Лично мне казалось, что это здание похоже на декорацию из кинокартины «День, когда Земля остановилась».
Хотя я прибыла ко входу за час до открытия, у железных ворот уже стояли толпы людей. Нетерпеливые дети тянули матерей за сумки, американские школьники просовывали голову и руки сквозь ограду, рискуя в ней застрять, молодая французская пара, не обращая ни на кого внимания, страстно целовалась у всех на виду, а немолодая немка фотографировала своего мужа рядом с одетой во все черное женщиной-гидом по экспозиции выставки. Было приятно находиться в огромной толпе и чувствовать себя совершенно невидимой – никто не обращал внимания на монахиню.
Я встала в очередь для персонала у ворот Porte du Parc, которые вели непосредственно к территории, на которой были расположены павильоны иностранных государств. Подойдя к охраннику, я сделала глубокий вдох и показала ему бейджик работника на Expo 58. Едва взглянув на него, охранник махнул рукой, чтобы я быстрее проходила.
На территории моим глазам открылось удивительное зрелище. Увиденная вчера модель выставочного комплекса не подготовила меня к тому, что ждало меня в реальности. Это была первая Всемирная выставка после Второй мировой войны, и посетить ее, судя по прогнозам, должны были сорок миллионов туристов.
Сотрудники торопились к павильонам, в которых работали, а бригады уборщиц подметали аллеи. За исключением этих людей на территории выставки еще никого не было. Я прошла мимо павильона Таиланда с традиционной, украшенной резными скульптурами многоуровневой крышей, похожей на стоящий на возвышении храм, к которому ведет белая мраморная лестница. Павильон Англии был похож на три шапки папы римского. Французский павильон напоминал огромную корзинку из стекла и стали. Павильон Западной Германии отличался простым и современным архитектурным решением, таким, какое мог создать американский архитектор Фрэнк Ллойд Райт, а итальянский был создан по мотивам прекрасной виллы где-нибудь в Тоскане.
Американский павильон, окруженный со всех сторон флагами США, показался мне похожим на горизонтально лежащее колесо или НЛО. Слева от павильона США располагался павильон СССР, который был самым большим зданием среди всех строений международной части выставки. Казалось, что русский павильон собирается съесть американский. Внутри него были выставлены макеты Спутников I и II, которые я очень хотела увидеть. Я не призналась в этом, но, когда запустили первый Спутник, я почувствовала гордость. Я никогда не была в России, но, глядя в звездное небо, ощущала гораздо более сильную связь со страной, в которой родились мои родители, чем ощущала ранее. В ту ночь в Вашингтоне небо было затянуто тучами, и я знала, что в любом случае спутник нельзя увидеть без увеличительных приборов, но все равно смотрела вверх в надежде заметить пролетающий в небесах серебристый космический аппарат. Сейчас спутник, точнее, его модель, находился совсем рядом, и мне хотелось войти в здание, увидеть и потрогать его.
Однако я не имела права отклоняться от плана отца Давида.
Павильон Ватикана располагался с другой стороны от американского павильона. Казалось, что это простое здание белого цвета может легко поместиться в фойе советского павильона. Я вошла в пустое здание. Стук каблуков моих дешевых черных туфель о мраморный пол гулким эхом разносился по павильону. Подошли работавшие в павильоне сотрудники и начали готовиться к приему посетителей. Они мыли полы, расставляли брошюры, наполняли святой водой специальные резервуары и приветствовали меня словами: «Доброе утро, сестра», а я улыбалась им так, как, мне казалось, должны улыбаться монахини – одними уголками рта.
Отец Пьер был уже на рабочем месте около статуи «Мыслителя». Он стоял, заложив руки за спину и раскачиваясь на каблуках. Он даже не взглянул на меня, когда я проходила мимо.
По коридору со сводчатым потолком я прошла в Часовню Молчания, в которой две монахини суетились около небольшого алтаря. Они посмотрели на меня и продолжили зажигать свечи. Признали ли они меня? Прошла ли я проверку? Если не прошла, то они не подали и вида. Они никак не отреагировали на то, что я обошла алтарь и, раздвинув тяжелые синие занавески за алтарем, вошла в небольшую комнату.
