Повернувшись спиной ко мне, она стояла в очереди на колесо обозрения.
На ней было длинное зеленое пальто с белыми перчатками. Рыжие волосы были подстрижены чуть короче, чем когда я видела ее в последний раз. Даже со спины она выглядела потрясающе. Я вспомнила тот день, когда впервые увидела ее в Ralph’s. Вспомнила, что, когда она повернулась, в первую очередь я обратила внимание на ее волосы.
Было странно увидеть ее в том месте, где ни я, ни она не были самими собой. Реальность изменилась. И прошло много времени. В течение прошлого года мне удалось убедить себя в том, что я ее уже забыла. Я неоднократно пыталась внушить себе то, что мне и забывать-то было нечего.
Но вот она стояла передо мной. Она снова появилась.
Сэлли наклонила голову набок, словно почувствовала мое присутствие.
Она не обернулась, чтобы посмотреть, вижу ли ее я, потому что в этом не было никакой необходимости. Она знала, что я ее заметила. Что делать? Подойти и встать в очередь на колесо обозрения? Подбежать к ней и обнять? Или подождать, пока она сама ко мне подойдет?
Я вышла из очереди за блинами, сделала несколько шагов и встала в очередь на колесо обозрения перед группой говоривших по-французски студентов, которые не обратили на меня внимания. Подойдя к кассиру в небольшой будочке, Сэлли достала из сумки кошелек. Она была уже готова передать деньги кассиру, как сзади подошел высокий мужчина с сединой в волосах, остановил ее, заплатил и поцеловал в щеку.
Женщина сделала пол оборота в мою сторону, и я увидела, что это не Сэлли.
Я смотрела, как мужчина с благородной сединой в волосах открыл дверцу красной кабинки женщине, которая не была Сэлли. Я купила билет и села в кабинку в гордом одиночестве. Во время движения колеса из раскачивающейся кабинки я смотрела вверх, пытаясь увидеть и рассмотреть женщину, но так и не смогла. Я посмотрела вниз и поняла, что мир внизу стал очень маленьким и тихим.
После этого случая я видела ее еще много раз. После того, как я отдала последний экземпляр «Доктора Живаго» и выполняла уже совершенно другое задание, и потом совершенно в другом месте при выполнении другого задания. Я видела ее много раз в разных местах. Мне казалось, что я вижу, как она со своим красным маникюром останавливает рикшу на пыльной улице Каира. Затем садится на последний ночной поезд в Дели с мужчиной в два раза ее старше, с несколькими чемоданами одинакового цвета. Вижу, как она гладит кошку в винном магазине в Нью-Йорке и как заказывает коктейль Tom Collins с дополнительным льдом в баре отеля в Лиссабоне.
Шли годы, но она не менялась и не старела. Ее красота словно была залита янтарем вечности. Я видела Сэлли даже после того, как встретила медсестру из Детройта, которая открыла мне двери, о существовании которых я и не подозревала. Даже после этого мне казалось, что я вижу, как она пьет кофе в ресторане, протягивает руку из примерочной кабинки для того, чтобы продавщица передала ей вещь другого размера, или смотрит в полном одиночестве картину в кинотеатре.
И каждый раз, когда мне казалось, что я ее вижу, мое сердце на несколько секунд замирало, как бывает, когда в кинотеатре начинает медленно гаснуть свет, и кажется, что весь мир сейчас вот-вот проснется.
Восток. 1960–1961
Глава 28. Муза. Перевоспитанная и реабилитированная женщина. Посланница. Мать. Посланница. Почтальон. Почти вдова
Он многословно извинялся, когда пришел в маленький дом гораздо позднее обещанного времени.
– В твой день рождения тебе все прощается, – сказала я, помогая ему снять пальто.
В гостиной уже сидели наши друзья, и я вынесла еще одну бутылку Château Margaux, которую купила у спекулянтов. Я подумала, что семидесятилетие Бориса дает мне право залезть в чемодан, в котором я хранила деньги, полученные им за «Доктора Живаго». Кроме вина я купила себе еще красное шелковое платье. Такого роскошного платья у меня еще никогда не было.
Мы ели и пили, а Боря был в центре внимания, как в старые добрые времена. Все пребывали в отличном настроении. Боря снова начал писать и сообщил всем, что приступил к написанию пьесы под рабочим названием «Слепая красота». Он смеялся и улыбался, открывая поздравительные письма и телеграммы от поклонников по всему миру.
Я смотрела на Борю, греясь в лучах его радости, которую он испытывал после долгого периода поглотившей нас тьмы.
Именно эти лучи радости и привлекли меня в нем много лет назад.
Гости сидели допоздна. Когда они наконец начали собираться, Боря шутливо закрывал им проход в коридор и умолял их остаться еще хотя бы на один тост.
После того как гости ушли, он сел в свое большое красное кресло и взял в руки будильник, который подарил ему премьер-министр Индии Неру, который был большим поклонником романа «Доктор Живаго».
– Как все поздно к нам приходит, – произнес Боря. Он отложил будильник и протянул ко мне руку. – Как было бы прекрасно, если б мы могли так жить вечно.
В свой день рождения он выглядел таким счастливым и здоровым. Но его внутренний свет начал гаснуть практически сразу после того, как он появился.
В начале у Бори исчез аппетит. Когда он был в маленьком доме, то совсем перестал есть. Боря пил только чай и бульон. Он начал жаловаться на спазмы в ногах, из-за которых не мог заснуть, а также на боли в нижней части спины, из-за которой ему было сложно сидеть.
Он терял силы и никак не мог сконцентрироваться на написании пьесы. У него не было сил отвечать на сотни писем, которые получал. Здоровый цвет лица исчез, стал бледно-серым, и Боря стал жаловаться на боли в груди.
Однажды, когда я варила грибной суп, он пришел в маленький дом и передал мне текст своей незаконченной пьесы, который хотел оставить у меня на хранение. Боря выглядел ужасно, и я сказала ему, что он должен немедленно обратиться к врачу.
– Ты должен сделать это прямо завтра. Не откладывай. И как только твоя жена не замечает, в каком ты состоянии…
– Сейчас есть дела поважнее, – перебил он меня. – Если со мной что-нибудь произойдет… Эта рукопись будет твоей страховкой. Ты с детьми сможешь жить на эти деньги, когда меня не будет.
Я сказала ему, чтобы он не сгущал краски и не нагнетал, но он всунул мне в руки рукопись. Когда я отказалась ее взять, он расплакался, как ребенок. Я начала гладить его по спине и почувствовала, как он исхудал и каким острым стал на ощупь его позвоночник. Его худоба была отталкивающей, но одновременно я испытала к нему чувство нежности, которое обычно испытывают по отношению к тяжело больным людям. Я согласилась взять рукопись. Он выпрямился, обнял меня и начал целовать в щеки и шею. Мы перешли в спальню, страстно желая скинуть одежду и ощутить прикосновения нашей кожи. В начале нашего романа я никогда не выключала свет, когда мы занимались любовью, потому что испытывала чувство наслаждения от вида его тела. Но в тот раз я выключила свет в спальне.
