Постучав два раза, Лузгин не стал дожидаться ответа и тут же проник внутрь.
– Да, да… войдите… – с некоторым запозданием отреагировала певица, сидевшая спиной к двери и лицом к зеркалу, в котором она прекрасно видела, что происходит.
– Мадам Бриджид…
– Мадемуазель. Джованни придумал это «мадам» для солидности. Сомнительный ход, но он считает, что так ему будет легче отбиваться от моих поклонников, – Бриджид разговаривала с таким легким и приятным акцентом, что Лузгин невольно вслушивался в каждое слово, пытаясь определить её родной язык.
– Мадемуазель Бриджид… Адъютант Великого князя Константина Николаевича, капитан второго ранга Лузгин, – офицер поймал себя на мысли, что уже очень давно ему не приходилось представляться по форме.
– Проходите же, капитан… – Бриджид резко развернулась, от чего её шелковый халат несколько распахнулся, обнажив прекрасное декольте.
– Великий князь просил передать свое искреннее восхищение вашим талантом и, в знак благодарности за доставленное публике удовольствие, доставить вам эти цветы.
Адъютант демонстративно приподнял корзину и замер в ожидании реакции ослепительной актрисы.
– Знаете ли, я опечалена…
– Чем же, мадемуазель? – Лузгин так и продолжал стоять с корзиной, ощущая себя полным идиотом, настолько непривычной и неприятной оказалась для него мизансцена, в центре которой он сейчас оказался.
– Может быть, это прозвучит самонадеянно, но я опечалена тем, что Великий князь не удостоил меня чести отблагодарить его лично… – Бриджид картинно исполнила книксен, без стеснения нагнувшись вперед, да так, чтобы Лузгин мог созерцать её скрытые под легким шелком прелести. – Передайте Его Высочеству мой низкий поклон и благодарность за оказанное внимание… О моей печали, пожалуй, говорить не стоит…
[17]
Впервые за долгое время Лузгин почувствовал себя юнцом, не способным трезво мыслить в присутствии красивой женщины. Тому способствовал легкий полумрак, наглухо зашторенные окна, тонкий запах духов и пудры и платье Кармен, небрежно брошенное на кресло.
– Что же вы замерли, господин адъютант… поставьте же, – расхохоталась Бриджид, указав на пустой пристенный столик. – Есть ли у вас имя, адъютант?
Лузгин, будто очнувшись, поставил презент от князя на определенное хозяйкой будуара место и представился:
– Леонид.
– Лео. Будете просто Лео, – подойдя поближе, Бриджид с нескрываемым интересом принялась разглядывать визитера. – Знаете ли, у меня в этой стране совершенно нет человека, которому я могла бы доверять… все больше сумасшедшие поклонники. Джованни не в счет. Что может Джованни?
Бриджид закончила сеанс пристального изучения капитана и, будто сделав какие-то выводы, вернулась к зеркалу, по краям которого горели электрические лампы.
– Джованни ничего не может. Он только требует. От него слова доброго не услышишь. Я могу вам доверять, Лео?
– Можете, мада… мадемуазель…
– Ну что же, тогда будем считать, что я теперь в Петербурге не одинока…
Глава VII
Бульдог
Ретроспектива. Апрель 1876 г. Лондон.
Уставший после всех перипетий сегодняшнего дня и долгой дороги домой, уже немолодой, поседевший почти полностью за последние пару лет лорд, с видом человека, знающего толк в удовольствиях, расположился в кресле-качалке лицом к камину.
Мажордом, с обеда ожидавший хозяина, к его приезду положил в топку пару буковых поленьев и оставил их неспешно прогорать до вечера. Лорд, хотя и берег себя от простуды и старался держать ноги в сухости, крайне нервно относился к жаре в своем кабинете. Сказывались молодые годы, проведенные в составе экспедиционного корпуса в Индии, где юный Филипп, поражая командование своей храбростью и ненавистью к туземцам, порой граничащей с жестокостью, заслужил свои первые боевые награды за верную службу Британской короне.
– Овертон, дружище, сделайте милость, проверьте, не осталось ли в наших подвалах немного виски? – хозяин родового поместья в одном из тихих пригородов Лондона лукавил, когда задавал мажордому этот вопрос. Для старика Овертона, служившего их семье уже четвертый десяток лет, было бы крайне приятно лишний раз убедиться в своей значимости и полезности хотя бы раз в две недели, когда лорд, оставив все свои дела государственной важности, прибывал из шумного и суетливого Лондона домой, чтобы насладиться покоем и тишиной. А подвалы родового гнезда содержали запасы благородного виски, отборных вин и ароматных коньяков в количестве, способном удовлетворить недельную потребность экипажа броненосца, ударившегося в круглосуточный загул в связи с возвращением в родной порт.
– Сэр… Желаете виски с равнины или тот, что разливают на возвышенности? – слуга, идеально подготовивший поместье к приезду хозяина, и сам облачился во фрак, получая от этого нескрываемое удовольствие.
Прошли те времена, когда к его хозяевам в субботу съезжалась вся окрестная знать, чтобы обменяться последними слухами и новостями, а затем, попивая пунш, позволить себе пару партий в бридж. Теперь новости поступали телеграфом, гости прибывали поездом, даже зеленщик и почтальон, и те пересели на модные велосипеды конструкции Джеймса Старлея.
Мир менялся с непостижимой для сознания старика скоростью, но все это происходило за пределами «Хилсборо Мэдоу», куда Овертон заставлял себя выбираться лишь в случае крайней необходимости – если он сам нуждался в сердечных каплях или опять страдал воспалением глаз любимый бульдог лорда по кличке Оливер.
Не единожды гости имения, доверительно наклонив голову к седым бакенбардам мажордома, шепотом интересовались у старика Овертона: «Скажите, милейший… На условиях анонимности… Соответствуют ли действительности слухи о том, что имя вашего бульдога как-то связано с фигурой Кромвеля?»
– Что вы, право! Во-первых, это собака лорда, а во-вторых, Кромвель здесь совершенно не причём! – мажордом всегда отвечал нарочито громко, чтобы вогнать в краску невоспитанного посетителя. – Хозяин большой поклонник творчества Чарльза Диккенса, полное собрание сочинений которого вы можете заметить в библиотеке на четвертой полке справа. Будучи человеком прогрессивным, познавшим в молодости тонкости восточной мудрости, лорд считает, что имя – это путеводный маяк в судьбе любого божьего создания и надеется, что у его любимца жизнь в итоге сложится так же счастливо, как и у Оливера Твиста…
После такой длинной тирады, как правило, любопытный гость больше в доме не появлялся, а Овертон получал от лорда вознаграждение, равное месячному окладу.
Более всего в жизни хозяин «Хилсборо Мэдоу» не мог терпеть в людях чрезмерного любопытства и беспардонного вмешательства в уклад собственной жизни. Будучи в своем возрасте человеком неженатым и бездетным, Филипп полностью посвятил себя делам Адмиралтейства и службе королеве Виктории. Конкуренции в области любопытства, желании докопаться до чужих секретов и при этом тщательно оградить свои тайны, лорд не терпел на природном уровне.
