– Александр, я вас прямо не узнаю… – Лузгин протер уголки рта салфеткой, предпочитая трапезе обстоятельную беседу. – Давай-ка твои заслуги перед Отечеством поднимем на уровень, недоступный для нападок недоброжелателей.
Завадский изобразил полное недоумение, вместе с тем, продолжая внимательно прислушиваться к каждому слову Лузгина – в общем шуме соседствующего с ними банкета, где то и дело громко произносились оды солистке оперы, делать это становилось всё сложнее.
– Вот, к примеру, друг мой старинный, ответь… Насколько сложно изготовить нитроглицерин?
– Отвык я от тебя, Леня. Право, отвык… Эти твои неожиданные повороты, – улыбнулся Завадский. – Имея некоторые познания в химической науке, да еще – немного смелости и отчаянья, вполне можно.
– Это сложно? – интерес Лузгина переходил в практическую плоскость.
– Скажу так – прочесть «Таинственный остров» Жюля Верна в оригинале – этого не достаточно. Нужно знать температуру, после которой смесь взорвется. А что, обязательно изготавливать? Всё же, это рискованно… Я понимаю, Лёня, твою мысль. Ты копаешь дело тех бомбистов, о которых гудит вся Москва и весь Петербург?
– А динамит из нитроглицерина? Это насколько возможно? – Лузгин будто не расслышал вопроса Завадского и продолжал расспрашивать, что навело капитан-лейтенанта на мысль, что его предположение о роде деятельности Лузгина весьма близко к правде.
– Нужно лишь некоторое количество правильного наполнителя и, опять же, некоторые практические навыки. Лёня, разыскать таких умельцев – шансы мизерные. Сейчас любой более-менее любознательный студентик, добравшись до какого-нибудь научного журнала на французском, может найти публикации Нобеля и – вуаля! Если не струсит, то сделает…
– Какие будут предложения? – Лузгин уже который день искал зацепку, как выйти на след бомбистов, а тут Завадский с такой легкостью разрушает сюжет его поиска…
– Это просьба или приказ, Ваше высокоблагородие? – лицо Завадского на миг обрело каменное выражение.
– Саша… Ты прости мне мой тон. Не привык рядом с собой видеть единомышленников. Порой ловлю себя на мысли, что сам себе не верю, к каждой мысли придираюсь. Когда поиск истины превращается в профессию, это очень вредно и для характера, и для брака.
– Да уж… Куда подевался этот душа компании, Лёнька Лузгин… – Завадский тут же оттаял, – ну, во мне-то можешь по-прежнему, не сомневаться! Касательно предложений… У тебя, я так понимаю, времени в обрез?
– Так точно. Рассчитывать на то, что мои новые коллеги будут землю рыть в поисках заговорщиков, не приходится. Тихое болото в этом Третьем отделении. Они мыслят на уровне городового. Всё по приказу, да в хвост убегающей собаки. Мне нужна любая зацепка. Этот взрыв не последний. Так мыслю, – пока жены офицеров увлеченно судачили о модах, Лузгин позволил себе негромко поделиться с другом своими предположениями.
– М-да… – в тоне Завадского звучала если не обреченность, то искреннее сожаление, что им достались такие смутные времена. – Не преувеличиваешь?
– Саш, там такая работа проделана была… Они дом купили, ты же читал газеты?
– Я, если быть откровенным, списал это на фантазии редакторов. Тогда получается, что в финансах заговорщики ограничены не были?
– Получается так.
– Тогда и нитроглицерин для них купить – не самая большая проблема. С динамитом, скорее всего, было сложнее. Все же, взрывчатка находится под постоянным контролем. А много там ее было? – приятели вели разговор тихо, прерываясь на то время, когда походил официант.
– Да черт его знает… – в раздумье ответил Лузгин. – Скорее всего, не меньше пуда.
– Тогда проще сделать самим. И меньше вероятность попасться на скупке.
– Тоже так думаю… Лишние люди в цепочке.
– Ты вот о чем поразмысли, – Завадский почесал подбородок. Он всегда так делал еще с курсантских времен, когда пытался осилить поставленную задачу. – Им нужны были запалы. Запал в чулане изготовить невозможно. Или он будет совершенно ненадёжным.
Джованни встал, поднял бокал, но публика продолжала шуметь, издавая размеренный гул, звук которого напоминал рынок в базарный день – банкет перешел в ту стадию, когда каждый общался с соседом, в лучшем случае – это был человек напротив, но такая диспозиция лишь заставляла повышать голос. Директор труппы окинул суровым взглядом длинный стол, после чего вилкой постучал по бокалу. Звон хрусталя вернул приглашенных в реальность и мгновенно воцарилась полная тишина.
– Спасибо… – раздраженно произнес итальянец. Банкет шел по обычному для него сценарию – восторг, гомон, восторг, споры о теории оперного искусства, признания в любви приме, беспощадная критика, опять признания в любви.
– Джованни, аккуратней… – Бриджид, прекрасно знавшая вспыльчивую натуру директора труппы, прочла в этом его негромком «спасибо» предзнаменование бури.
– Да, конечно… Дорогие друзья! – замолчали не только гости за банкетным столом, но и все, кто находился в зале. – Буду говорить сейчас слова признательности!
Джованни, как положено человеку, имеющему непосредственное отношение к театральному искусству, выдержал долгую паузу, при этом уткнувшись взглядом в стол в ожидании полной тишины.
– Путь к триумфу был долог… Это были месяцы тяжелого труда, пота и творческих терзаний. Я благодарен каждому артисту нашей труппы, я целую каждого из музыкантов оркестра, я готов поклониться каждому портному…
Резким взмахом руки Джованни прервал попытки аплодировать его словам, после чего опять сосредоточился, поправив бабочку.
– Мадам Бриджид… – директор труппы, переложив бокал в другую руку, при этом прикоснувшись к пальцам певицы. – Нет вас – нет в Петербурге Кармен! Браво мадам Бриджид!
Повинуясь какому-то коллективному ритуалу, все присутствующие встали одновременно, осыпая при этом солистку комплиментами. Кто-то аплодировал, кто-то демонстративно высоко поднял хрусталь; некоторые, особо впечатлительные особы уже утирали слезу, а сама Бриджид, скромно опустив взгляд, приложила руку к сердцу и замерла в признательном поклоне.
Джованни жестом дирижера, командующего своему оркестру прервать выступление, остановил всю эту феерию, после чего, с нотой присущего ему драматизма, продолжил:
– Бесподобная Бриджид! Бриллиант в оперной короне мира!
Две солистки, певшие партии цыганок на одной сцене со звездой, не смогли сдержать эмоций и театрально закатили глаза.
«И еще все актеры невыносимо ревнивы к чужому успеху…» – подумал в эту секунду Лузгин, внимательно наблюдавший за сценой канонизации певицы.
– Да, да! Бриллиант! Алмаз высшей пробы! Но разве может драгоценный камень доставить восхищение, если он спрятан в шкатулке? Может ли взор восхищения оценить все его сияние, если камень спрятан в сейфе? Нет, конечно…
Гости за столом несколько поутихли, не понимая, куда клонит импресарио.
