– Георгий Саввич… У меня есть несколько вопросов, которые мне необходимо задать, чтобы совершенно исключить ошибку. Я буду признателен за искренность…
– Это допрос, Ваше высокопревосходительство? – Георгий Саввич нервным движением расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, дернув ее пару раз с несоизмеримо большим усилием.
Генерал промолчал, лишь вопросительно подняв брови в адрес докладчика.
– Господин Еремин… Поясните пожалуйста, что вас подвигло на убийство литератора Горянского Дмитрия Федоровича… – голос Лузгина звучал ровно, спокойно, будто речь шла о краже ватрушек из лавки на набережной.
Внешне Георгий Саввич сохранил полное самообладание, но внутри у него похолодело, ноги стали ватными, а неприятное головокружение заставило прищурить глаза:
– Как вы смеете, капитан… что за чушь? Как только правда восторжествует, мы будем стреляться!
– Непременно, Георгий Саввич, непременно… У меня есть опыт, и, как видите, стою перед вами… – ответил Лузгин, перевернув страницу в своей папке, а Дрентельн улыбки уже сдержать не смог – в один из редких моментов откровения Великий князь Константин как-то пожаловался ему на своего отчаянного адъютанта, чуть было не провалившего своей дуэлью целую международную комбинацию.
– Перед тем, как вы определитесь с оружием… – Лузгин демонстративно медленно разглядывал свои записи, дав возможность генералу оценить реакцию Еремина. – Я хотел бы знать… Да, вот… Я хотел бы знать, Георгий Саввич, за какие такие заслуги вы прошлой осенью великодушно отпустили студента Тимофея Нестрецова, задержанного за распространение прокламаций в Императорском университете?
– Его оговорили… Я опрашивал профессоров, и те отозвались о Нестерцове крайне положительно… – Еремин едва заметно опустил голову и понизил голос, что означало крайнюю степень сосредоточенности.
– У меня другие данные, Ваше высокоблагородие. – Лузгин достал бумагу, которую передал генералу для прочтения. – За студента Нестерцова Тимофея хлопотал ротмистр Ивантеев. Показания, отобранные у него сегодня утром, находятся перед вами.
Георгий Саввич даже не догадывался, насколько бледным стало его лицо, из-за чего его подкрученные усы казались еще более темными.
– Еремин от благодарности за услугу отказался категорически со словами «сочтемся еще», – продолжил Лузгин, обратившись к генералу. – Нестерцов – это пасынок ротмистра Ивантеева. Старший сын его нынешней супруги, именно поэтому у них разные фамилии и великодушный шаг дознавателя не мог вызвать никакого подозрения.
– Все в материалах дела этого… – Еремин показательно запнулся. – Нестерцова.
– Каким-то непостижимым образом Ивантеев именно в день прибытия этапа из Одессы, когда Горянский начал давать показания, ночью сам сменил караульного и лично… лично заступил на вахту, – Лузгин сделал паузу.
Торжествующий и разъяренный одновременно, взгляд генерала подразумевал для Еремина если не четвертование, то, как минимум, казнь через повешение:
– И кого же ротмистр впустил ночью в тюремный коридор и снабдил ключом от восьмой камеры, где содержался Горянский?
В воздухе повисла пауза. Еремин смотрел в пол, генерал сверлил взглядом предателя, а Лузгин перекладывал бумаги, глядя в папку.
– Ваше высокопревосходительство… ротмистр показал, что господин Еремин вышел из камеры через пятнадцать минут. Посторонних шумов он не слышал. Уже не важно, видел ли ротмистр повешенного заключенного в окошко после того, как закрыл дверь ключом. Он молчал до сегодняшнего дня. Говорят, его благоверная женушка бросила… С него-то что… Взятки гладки. Он приказ выполнил, камеру дознавателю открыл, потом закрыл, а судьба пасынка его теперь не тревожит, похоже.
– Эх, бабьё… Все беды от них… – тихо произнес Еремин, поправляя рукав прилипшей от пота рубашки.
– Эпизод номер два! – Лузгин обратил внимание, что Еремин пребывал в расстроенных чувствах и уже не противоречил. – Минный класс в Кронштадте.
– Интересно, интересно… – генерал придвинулся ближе ко столу. Час назад капитан ему докладывал только о ротмистре.
– Несколько дней назад я преднамеренно оставил на своем столе выполненный от руки схематический рисунок запала конструкции поручика Дрейера. Вот эта схема, Ваше высокоблагородие… – Лузгин подошел к генералу и положил перед ним на стол наспех выполненный рисунок с комментариями ниже.
Происходящее для Георгия Саввича теперь уж очень напоминало судебный процесс, где Лузгин выступал в роли обвинителя, а генерал выполнял обязанности присяжного.
«Вот кого нужно было Дворнику отдать… Эх, знал бы где упадешь, соломки б подстелил…» – Еремин с ненавистью посмотрел в спину капитана, да так, что тот вынужден был обернуться:
– Вы понимаете, о чем пойдет речь, коллега?
– Не понимаю. Из всего, что вы тут наговорили, любой начинающий адвокат сделает себе карьеру и станет знаменитостью. Продолжайте, если есть, что сказать… – Еремин совладал с собой, и голосу его вернулась прежняя твердость.
– Кстати, не пытайтесь бежать, за дверью караул… – генерал Дрентельн впервые прервал адъютанта, – продолжайте…
– Ко мне в кабинет, Ваше высокопревосходительство, коллеги заходят крайне редко. Они считаю меня нелюдимым, и в некоторой степени сторонятся. Однако, не все так плохо. Я прикрыл записи под чертежом краем папки, на которой лежало перо. Прочитать мой конспект, не нарушив положения его – невозможно. Каждый раз, когда ко мне заходил кто-то из коллег, я под любым предлогом оставлял его в кабинете в одиночестве на несколько минут. Гостей у меня за два дня испытаний было пятеро. Попов, Тихий, Красильников и Желудев к папке не прикасались.
Георгий Саввич смотрел на Лузгина исподлобья, двигая желваками, будто не было у него на свете сейчас большего врага.
– И вот, Ваше высокоблагородие, под предлогом одолжить чаю, ко мне прибыл господин Еремин… Мне срочно нужно было сбегать в канцелярию, но вернулся я довольно быстро. Георгий Саввич даже не удосужился положить перо сверху папки. Оно лежало рядом. Окно закрыто, сквозняк исключен. Я терпеть не могу сквозняки, они мешают тонкой работе…
Генерал с любопытством разглядывал бумагу с чертежом, используя большую лупу с медной ручкой.
– Там написано: «Динамит изготовят сами. Запалы – никогда. Искать недостачу запалов по арсеналам и саперным батальонам.»
– Прелюбопытно… – Дрентельн громко ударил металлической оправой лупы о стол и поправил воротник. – Что следовало за этим?
– Далее, Ваше высокопревосходительство… Я, перед тем, как побывать в Кронштадте, полюбопытствовал, кто же этот бесценный агент, который сообщил так кстати очень нужную мне информацию? Оказалось, это некто Битюгов, вольнонаемный из гарнизонных механических мастерских.
– Леонид Павлович, – прервал адъютанта генерал, – о каком количестве запалов идет речь?
– Десять. Из них шесть – нашли у Завадского.
