– Стой, стой! – скомандовал коням кучер фельдъегерской кареты.
Великий князь Константин, принявший этот возглас на свой адрес, остановился у самой двери, удивленно обернувшись.
– Всё, что ль? – кучер поправил покосившуюся овчинную шапку, едва не утраченную в этой скачке, и придававшую ему бравый вид.
Лузгин, лишь кивнув в ответ, махнул рукой и побежал к двери.
«Лихой паря… Лихой…» – фельдъегерь демонстративно встал на козлах и отвесил поклон в сторону Великого князя, переставшего что-либо понимать: сначала этот дикий крик, а потом Лузгин, словно курсант, мчится по рыхлому снегу в распахнутой шинели, придерживая на бегу фуражку.
– Ваше высочество… Дело срочное! – запыхавшийся адъютант, пару раз поскользнувшись, вмиг оказался у двери. – Во дворце бомба…
Великий князь, не позволил дрогнуть ни одному мускулу на своем лице, а лишь отпустил дверь, которая тут же закрылась:
– Нужно увести людей…
– Нет… – быстро отдышался Лузгин. – Бомба не в вашем дворце. В Зимнем.
– Когда? – быстро сориентировавшись, спросил Великий князь.
– Не знаю точно. Скоро. Сегодня. Может быть, сейчас…
– Ваши предположения имеют серьёзные основания? – к удивлению адъютанта, Великий князь не проявлял признаков волнения.
– Вполне. О том сказал подозреваемый к участию в заговоре дознаватель Третьего отделения Еремин, – капитан ощущал, как в такт его пульсу утекают такие драгоценные секунды. – Сказал, не успею обезвредить.
Серые глаза Великого князя сверлили адъютанта как тогда, десять лет назад при передаче секретной депеши в Берне:
[35]
– Вы уверены, что заговорщик не блефует?
– Уверен, – капитан все меньше понимал, чем руководствуется его шеф, испрашивая подробностей вместо того, чтобы спасти старшего брата – государя.
– Допросите его еще раз и немедля доложите о результатах. С пристрастием допросите. Дрентельн умеет, – Великий князь явно испытывал раздражение.
– Не представляется возможным, Ваше высочество. Приставился подозреваемый. Следует немедля вывести Его величество из дворца.
На лице Великого князя под бакенбардами просматривалось движение желваков. Константин Николаевич пытался совладать с эмоциями и принять единственно правильное решение:
– Вы же докладывали, что Зимний дворец досмотрен…
– Покойный мой коллега его и досматривал. Но там есть мой человек, который его сопровождал. Камер-фурер Фарафонтов. Если предатель сознательно прошел мимо динамита, то мы можем быстро этот маршрут пройти заново с большим пристрастием, но нет никакой гарантии, что не рванет…
Четверка коней княжеской кареты нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, испуская мокрыми ноздрями клубы пара, словно ожидая приказа к движению. Великий князь кинул взгляд на своих любимых красавцев, раздумывая, как лучше поступить, чтобы не обидеть брата.
– Его величество крайне болезненно отреагировал на факт обыска дворца, – заметил Великий князь, доставая золотой хронометр Фаберже на тонкой, но прочной цепочке. – Через семь минут Его величество принимает принца Гессен-Дармштадтского… Даже если вы, капитан, и успеете, то не сможете ворваться к обеду с такой вестью. И никто не сможет. Тем более, что мы не понимаем, блефовал ли это ваш… Реакция Его величества будет весьма предсказуемой. Посему…
[36]
Лузгин напряженно слушал шефа, сжимая кулак левой руки в желтой перчатке.
– Посему берите мою карету и мчите во дворец. Я распоряжусь срочно телеграфировать в дворцовую полицию, и вас будут ждать с черного хода. Не будем создавать ненужный ажиотаж. За это время они найдут камер-фурьера Фарафонтова и вы вместе осмотрите помещения, прилегающие к Желтой столовой. Именно там государь будет принимать гостя. Всё. С Богом.
Отдав честь, адъютант молниеносно оказался в карете Великого князя, обитой изнутри бежевым шелком. Кучер щелкнул хлыстом, и четверка лошадей понеслась в сторону Дворцовой площади.
Спустя семь минут Фарафонтов, встревоженный срочным вызовом к черному ходу, и раздраженный тем, что его отвлекают от важнейшей работы, встретил на лестнице Лузгина.
– Как это следует понимать, Леонид Павлович? Вы хотите, чтобы меня разжаловали, и я никогда не смог бы уехать в Ливадию? – в голосе старшего камер-фурьера сквозила обида. – Что за срочность?
– Напротив, мой друг… Сейчас представилась редкая возможность отличиться, – Лузгин взял камер-фурьера под локоть и, быстро ступая по мраморным ступеням, повел его в подвал. – Где его величество?
– Ну как, где… В малом фельдмаршальском зале, ожидает принца Гессенского…
– Куда они проследуют на обед? Где сервировали стол?– Лузгин не давал старшему камер-фурьеру опомниться и сыпал вопросами.
– В Желтой столовой.
* * *
Городовой на Дворцовой площади, с трудом сдерживая озноб, от которого не спасал и толстый форменный тулуп, среди праздно шатающейся публики и спешащих домой со службы чиновников приметил одиноко стоящего недалеко от Триумфальной арки мужчину в жиденьком пальто, но в справных валенках.
– Ждешь кого?
Мужчина, пытаясь дышать в шарф, которым была прикрыта нижняя часть его лица, ответил:
– Свояка жду… Не торопится что-то…
– Так иди, в арку стань, там хоть не дует, – сердобольный городовой, не снимая рукавицы, махнул в сторону, противоположную от Зимнего дворца.
– Да пойду я… навстречу… – ответил мужчина и не спеша пошел прочь от городового.
– Чудно́й…
* * *
Император Александр Второй, пребывая не в самом лучшем расположении духа, прохаживался вдоль картин Малого фельдмаршальского зала в ожидании гостя.
Каждый шаг императора, в одиночестве размышлявшего о своей многочисленной семье, каждый удар каблуков его начищенных до блеска сапог многократным эхом гулко отдавал в сводчатые потолки.
Тревога в сердце императора поселилась с тех пор, как взорвался свитский поезд. В него стреляли три раза, но пули проходили мимо, повинуясь какому-то провидению. Теперь, когда в дело пошел динамит, Его императорское величество чувствовал себя спокойно только здесь, в Зимнем дворце, да летом в Ливадии. Да и ладно, он, но как же родные… Что будет с ними, если замысел его врагов осуществится?
Императрица Мария Александровна, так та, вообще очень плоха. Как заболела чахоткой, так всё хуже и хуже. Лечение в Европе не помогло, дав лишь кратковременное облегчение, а взрыв на железной дороге подкосил её окончательно.
