А потом, очень быстро, сердце влюбчивого наследника престола без боя завоевала принцесса Гессенская. Причём, никаких ухищрений ей для этого не потребовалось. Она вообще никаких коварных планов не строила. Когда Александр её увидел, она ела вишни. Вот эта искренность и глубокий, смиренный взгляд и сразили будущего императора, чему батюшка – Николай Первый, был искренне рад.
Принцессу Максимилиану окрестили, нарекли Марией Александровной, и стала она образцовой женой наследника, христианкой, матерью восьмерых детей и центром обожания в доме Романовых, при дворе и в народе.
Конечно, от темперамента мужчин династии Романовых можно было ожидать всего, чего угодно, но Мария Александровна категорически запрещала фрейлинам даже в своем кругу обсуждать эти темы, а уж тем более – доносить до её ушей. Что в этом было? Мудрость? Смиренное принятие своей судьбы? Какими мотивами она бы не руководствовалась, такая позиция вызывала восхищение и заставляла фрейлин и придворных проникнуться уважением.
Александр Адлерберг первый тревожный звоночек заметил в 1867 году, во время их поездки с императором в Париж на Всемирную выставку. Кто бы рассказал ему эту историю – товарищ императора никогда бы не поверил, но когда он узнал все в деталях, то понял, насколько сильна любовь государева. И это была любовь не к жене, а к княгине Долгоруковой, пребывавшей в то время в Париже.
В один прекрасный вечер, по окончании всех официальных мероприятий, государь Александр Второй со странной улыбкой и лицом юноши, задумавшего некое приключение, вызвал своего друга Адлерберга и объявил, что желает прогуляться. Время близилось к полуночи, но на предложение составить компанию, император категорически ответил отказом, а лишь велел выдать ему наличных денег.
Сумма в сто тысяч франков, что находится в кармане одиноко гуляющего по Парижу господина – уже повод для волнения за его жизнь и здоровье, а если учесть, что этот господин – самодержец Российской империи, то дело приобретает вообще скверный оборот.
За эту ночь у Адлерберга седых волос прибавилось значительно. Несколько долгих часов он провел в тревожном ожидании.
Император вернулся в апартаменты с рассветом. Совершенно счастливый и похожий на себя юного, во времена его влюбленности в королеву Викторию.
С этого дня граф Адлерберг наблюдал эволюцию романа Александра II и княгини Долгоруковой, отдавая должное галантности государя и его мастерству скрытного ведения дел. Даже когда Екатерина Михайловна затем перебралась в Зимний, придворные все больше хранили молчание. Вслух говорить о том, что все давно знали, считалась моветоном и порядки эти установил сам государь. В этом вопросе он проявлял необычную для себя строгость.
Поездка в Париж на выставку закончилась покушением. Экипаж, в котором следовали Наполеон III, Александр II и два его наследника был обстрелян при выезде с ипподрома. Одна пуля попала в ноздрю лошади караула, а вторая застряла в пышном парике какой-то дамы. Император Франции с присущим его нации чувством юмора тут же констатировал, что если стрелял итальянец, то пуля предназначалась ему, а если поляк – то Александру II. В итоге оказалось, что это был поляк и Адлерберг искренне перекрестился – император пережил второе покушение.
В самом конце весны нынешнего года случилось то, чего боялись, но ожидали при дворе – обожаемая всеми императрица Мария Александровна тихо и мирно во сне ушла из жизни, не в силах уже сопротивляться проклятой чахотке.
В этот день граф Адлерберг познал всю трагичность и щекотливость семейной драмы дома Романовых. В ту ночь, когда императрица Мария Александровна рассталась с миром, её супруг и любовь всей жизни пребывал… у своей любовницы Екатерины Долгоруковой в Царском селе.
Вся семья была вынуждена дожидаться государя, чтобы он первым вошел в комнату покойной супруги для прощания. После этого атмосфера накалилась до предела: наследник смотрел в глаза отца, превознемогая душевную боль от того, что тот предал мать, и его примеру последовали все дети.
Александр II, преследуемый террористами и ненавидимый в собственной семье, естественно, находил утешение в обществе и постели «дорогой Катрин». И если раньше о её вероломстве при дворе тихо шептались, то теперь это обсуждалось открыто. Долгорукову ненавидели, но побаивались. Никто не понимал, чем закончится это хитросплетение горячей страсти и холодного расчета.
Не далее, как вчера, за день до венчания, и спустя всего сорок дней после кончины императрицы, лучший друг императора граф Адлерберг впервые имел честь лично общаться с его новой избранницей. Разговор был не долгим и на повышенных тонах. Граф предпринял последнюю попытку повлиять на ситуацию, ибо все его прежние беседы и попытки отговорить государя от этого опрометчивого шага успехом не увенчались.
Тон, каким княгиня Долгорукова ответила вошедшему посреди их беседы Самодержцу, резанул слух графа.
– Могу ли я войти? – прозвучало от русского царя.
– Нет! Еще не время! – громко ответила Долгорукова, едва повернув в сторону входа свое прелестное личико.
И государь тихо закрыл за собой дверь…
Графу стало отчетливо понятно, насколько сильно влияние этой милой, беззащитной на первый взгляд женщины на стареющего императора.
– А теперь новобрачные могут… – священник сделал над собой усилие, но слово «поцеловаться» так и не произнес. Закончив церемонию, священнослужитель ощутил душевное облегчение. То, что он сейчас сделал именем Господа, было прихотью монарха, но никак не волей Всевышнего. Это понимали все присутствовавшие.
– Господа! Я прошу вас хранить все произошедшее в тайне. Я надеюсь, вы все понимаете, что дом Романовых в трауре… – промолвил император, не отпуская руки своей новой законной супруги.
Генералы лишь молча кивнули, продемонстрировав свою преданность.
– Я вам признателен… А сейчас мы с Екатериной Михайловной удалимся для прогулки, – император посчитал миссию своих приближенных генералов законченной и переключил всё своё внимание княжне, уже увлекавшей его в сторону ожидавшего открытого экипажа.
Генерал Рылеев предпочел тут же откланяться и удалиться восвояси, а граф Баранов несколько задержался, дожидаясь Адлерберга.
– У меня такое ощущение, Александр Владимирович, что наш государь отчаянно торопится. Будто знает, что доживает последние дни. Это поступок мужчины, желающего обеспечить своей супруге и внебрачным наследникам если не трон, то безбедное существование в статусе членов августейшей семьи, негромко промолвил Баранов, выйдя на ступени дворца.
Генерал Адлерберг кивнул, сопроводив это движение глубоким вздохом:
– Насколько я люблю государя, насколько он мне близок… Я бы мог сейчас взглянуть на вас с укором и сказать тысячи резких слов… но я не буду этого делать, потому, что я думаю ровно так же.
Два почтенных государевых генерала шли по ухоженной дорожке прочь от дворца, где только что случилось событие, способное поколебать устои монархии в их стране. Следом, далеко поодаль, медленно двигались их коляски, ведомые служивыми извозчиками.
