Естественно, что при рассмотрении перевода на работу из Константинополя в Лондон, Илья Михайлович получил блестящие рекомендации от Игнатьева, посла в Османской империи, но с одной единственной ремаркой: «…следует учесть, что все таланты соискателя раскрываются наиболее сильно в обществе и при содействии его супруги Анны Евгеньевны. Будет полезно рассмотреть возможность её устройства рядом с мужем…».
Когда посол в Лондоне, действительный тайный советник Лобанов-Ростовский, получил с дипломатической почтой приказ от Великого князя Константина Николаевича разыскать живым или мертвым капитана второго ранга Лузгина, не вернувшегося в Петербург, первым об этом узнал Подгорский. Кроме самого посла только он и его супруга знали адъютанта в лицо.
Со всей присущей ему основательностью чиновник русского посольства Подгорский взялся за дело. Первое, что удалось выяснить – на рейде Саутгемптона в день отбытия Лузгина на материк случилась неприятность. Французское почтовое судно столкнулось с военным кораблем флота Её Величества. Официально этот случай признали несчастным, в прессе промелькнуло небольшое сообщение, что власти ведут расследование.
Илья Михайлович, отменно владевший английским языком и давно познавший местные нравы, для себя сразу же отметил скромность подачи материала. Пронырливые журналисты уж давно должны были бы раскопать все подробности и подать случившееся, как «кровавую драму», но никакой детальной информации в прессе не появилось, будто всем одновременно корреспондентам это стало не интересно. Второе, что смутило Подгорского в этой истории – отсутствие информации о жертвах, а ведь затонули два корабля! И третье – никто даже не попытался выдвинуть версию, по чьей вине произошло столкновение.
Представившись страховым агентом, озабоченным судьбой своего клиента, Подгорский в портовой конторе выяснил интереснейшие подробности, предшествовавшие отплытию «Жозефины». Оказывается, полиция искала какого-то человека, пытавшегося проникнуть на французский корабль, но так его и не схватила. Изучив список пассажиров, поднявшихся на борт (звонкая монета сделала свое дело), Подгорский убедился, что адъютант, следовавший в порт под фамилией Тэкери, в них не значится.
Все попытки разговорить полицейских, присматривавших за посадкой, потерпели неудачу. Констебли с непроницаемыми лицами только понимающе кивали «страховому агенту», а потом развели руками, сопровождая этот жест непременным «сорри».
Упорству Подгорского мог бы позавидовать самый опытный сыщик. Чиновник предположил, что с адъютантом могло что-то случиться в пути, но ни в полицейских участках, ни в госпиталях о предмете его поисков ничего не знали.
«Это именно тот случай, когда я просто готов сдаться. Он будто сквозь землю провалился…» – устало заметил однажды Илья Михайлович, рассказывая супруге о своих злоключениях.
– Ты и половины работы не проделал, а собрался руки опускать, – с укором ответила Анна Евгеньевна.
– Нет больше между Лондоном и Саутгемптоном такого места, где я бы его не искал.
– Правильно, милый… – Анна Евгеньевна подлила супругу прекрасного черного индийского чая. – Но ведь это лишь половина пути, который он должен был проделать в тот день. Я права?
Подгорский прищурил взгляд, с интересом пытаясь предугадать ход мысли супруги, которая не спеша резала яблочный пирог:
– Аня, не томи…
– Сейчас, дорогой, одну минуту.
Прекрасно подрумянившаяся шарлотка перекочевала в тарелку и Анна Евгеньевна, кокетливо улыбнувшись, достала из серванта номер парижской газеты «Фигаро» месячной давности.
– Благо, у меня есть, кого просить в Париже. Конечно, с опозданием, но я её получила. Обрати внимание на вторую страницу. Заметка внизу.
Подгорский суетливо надел пенсне и уперся взглядом в газету.
«Гибель кораблей в проливе Ла-Манш. Вчера ночью в результате столкновения с английским сторожевым шлюпом затонуло французское почтовое судно «Жозефина». Вместе с остававшимся до последнего на мостике капитаном Брюне пропали без вести четыре члена экипажа. Среди пассажиров жертв нет, все четырнадцать человек спасены французскими рыбаками. Редакция просит помочь в установлении личности одного из мужчин, спасенного из холодных вод пролива, который находится в беспамятстве и имеет глубокую рану на голове. Спасенный пассажир пребывает в лазарете монастыря Дочерей Милосердия.»
Илья Михайлович разочарованно выдохнул и медленно опустил газету, физически ощутив на себе саркастический взгляд супруги. Как обычно, его подвела основательность. Он не додумался рассмотреть иные сюжеты, кроме тех, что выстроил в своей голове.
– Узко мыслите, Илья Михайлович! – удовлетворенная произведенным на мужа впечатлением, Анна Евгеньевна присела за стол и занялась выискиванием кусочка сахара подходящего размера. – Вы не напомните, уважаемый господин Подгорский, сколько людей было в списке на посадку в Саутгемптоне?
Илья Михайлович был готов провалиться сквозь землю. Он даже не допускал мысли, что адъютант сумел пробраться на корабль, хотя вполне мог догадаться, что Великий князь не пошлет с рискованной задачей в Лондон неподготовленного юнца. Перед глазами Подгорского всплыл короткий перечень ведомости на посадку. Последняя фамилия в нем значилась под номером тринадцать, он это помнил абсолютно четко.
Лицо Анны Евгеньевны излучало победное превосходство. Их вечные споры с мужем о различиях между женской и мужской логикой закончились её триумфом.
– Нисколько не умоляя ваших способностей к анализу и сыску, мой дорогой Илья Михайлович, вынуждена констатировать провал вашей теории о том, что женщинам нельзя доверять практическую работу. Теперь-то вы согласны? Кто этот четырнадцатый? Мы о нем ничего не знаем. Допускаю ошибку журналиста, допускаю любые другие обстоятельства, но в этом следует детальнейшим образом разобраться. Я опираюсь на анализ, а не на эмоции, как вы, мой друг, могли подумать. Вы не там ищете, Илья Михайлович…
Анна Евгеньевна с уничтожающей улыбкой, подчеркнуто официально, каждым словом убивала в супруге любую, даже самую слабую попытку противоречить.
– Я отправляюсь во Францию… Признаю свое поражение, любовь моя. Но всё же! Я поеду сам. Было бы странно, если бы страховой агент выполнял свою работу в сопровождении супруги. Вы не будете с этим спорить? – Подгорский решительно поднялся, отложил в сторону французскую газету, после чего с видом обиженного лицеиста поправил нашейный платок.
– Нет, что вы, Илья Михайлович. Вам всего-то осталось прибыть на место и найти пациента. Я в ваших способностях уверена…
Монастырский лазарет в окрестностях Гавра произвел на видавшего виды господина Подгорского удручающее впечатление. Скорее, это было не медицинское учреждение, а богадельня, где нашли приют не только нищие, страдавшие от чахотки и разных кожных язв, но и умалишенные разной степени юродивости, доживавшие в закрытом от постороннего взгляда монастыре свои последние дни.
Настоятельница приняла Подгорского настороженно – сказалась неприязнь к людям с британским акцентом, но как только Илья Михайлович, с трудом подбирая выражения, обозначил цель своего визита, лицо женщины просветлело, и она тут же пригласила «страхового агента» проследовать за ней.
