Уверен, сержанты были рады нас погонять, но ни один из этих приемов ни в коей мере не был унизительным, мало того, все они были задокументированы и использовались с разрешения руководства. А вот за любые несанкционированные действия в отношении солдат с командиров и офицеров могли строго взыскать.
Однажды у нас в подразделении очередной шамнаш растянулся на несколько часов. Температура воздуха — за сорок. Вода во флягах кончилась, всем мучительно хочется пить. На просьбу дать нам возможность набрать воды сержант отвечает отказом. Кое-как шамнаш в конце концов завершили. На следующий день мы, всего лишь после двух месяцев службы, как говорится, без году неделя в армии, набравшись смелости, поговорили с сержантом:
— Ты можешь нас гонять, будить посреди ночи, подвергать испытаниям, мы к этому готовы. Но человек без воды жить не может. В чем смысл не позволять нам набрать воды?
Сержант какое-то время молчал, обдумывая ответ, а нам в ожидании его реакции было немного не по себе. И вот что мы услышали:
— Вы абсолютно правы. Я хочу перед вами извиниться и обещаю, что впредь такого не повторится, — искренне и тихо сказал наконец он, глядя нам в глаза.
Второй подобный случай произошел, когда мы в составе подразделения проходили антитеррористический курс Лютар, длившийся месяц. Каждый день мы по 8 часов проводили в тире, тренируясь в стрельбе из пистолетов и автоматов. Мишени располагались на огромных ящиках, которые мы должны были сами выставить на нужном расстоянии от огневого рубежа. В первый же день тренировки инструктор (мадрих) приказал нам отнести эти ящики на пятьдесят метров в сторону и вернуться за семнадцать секунд — задача не из легких. Мы долго бегали, но, в конце концов, уложились в заданное время. Тем не менее, мадрих посчитал, что это слишком легко, и приказал сделать то же самое, но… с набранной в рот водой. Дышать можно было только носом. Попробуйте это сделать, когда тащишь, да еще и на бегу, огромный ящик, сердце бешено колотится в груди, а легкие жадно всасывают воздух. Как можно больше воздуха! После тренировки мы рассказали об этом нашему офицеру Лютану. Смысла в таком задании мы не видели. Человек без воздуха не может бегать, таскать ящики и выполнять другую тяжелую работу. Лютан пообещал, что этот мадрих нас тренировать не будет. И действительно, больше мы его не видели.
И еще одна история. После демобилизации я проходил резервистскую службу на блокпосте, через который проезжали граждане палестинских территорий, чтобы попасть в Израиль. Однажды я услышал, как один из израильских солдат грубо разговаривал с палестинским водителем. Я подошел к его офицеру и потребовал, чтобы тот наказал своего подчиненного, или же я лично пожалуюсь вышестоящему начальству. Офицеру, как выяснилось, подобное поведение солдата было так же неприятно, как и мне. Нельзя унижать достоинство другого человека, даже если он принадлежит к тем, кто враждебен твоему государству, ведь ты унижаешь и себя, а свою страну, которую ты в данном случае представляешь, ставишь на один уровень с теми, кто не соблюдает закон. Этим поступком ты роняешь авторитет Израиля.
Вот, наверное, и все, что я хотел рассказать о шамнаше — немного жестком, но очень эффективном способе воспитания солдат в израильской армии.
Наби Муса
Ни для кого не секрет, что часто бывшие сослуживцы на гражданке становятся лучшими друзьями. Подобные воспоминания есть и у одноклассников, и у однокурсников. Однако именно армейские трудности очень сближают людей, которые к тому же находятся вместе практически круглосуточно, учатся и выполняют общую тяжелую и порой опасную работу. И, когда друг в тяжелом марш-броске дал тебе глотнуть воды из своей фляги, это вызывает намного больше эмоций, чем когда в школе товарищ дал тебе списать задачку.
Расскажу о недельном эпизоде из моей службы. Эта неделя настолько врезалась в память всех моих сослуживцев, что даже сейчас, спустя много лет, стоит произнести в нашем кругу: «А помнишь Наби Муса?» — и у всех мурашки бегут по коже. Наби Муса — это как пароль для посвященных, как черта, отделяющая тех, кто это прошел, от всех остальных.
В ЦАХАЛ есть подразделение Сайерет Голани — специальная разведрота. Для тренировки тиронов (новобранцев) из этого подразделения создана так называемая территория Шетах Меа — «территория сто». Здесь будущие бойцы Голани проводят всего неделю. Но какую! В ЦАХАЛ даже есть поговорка: «Начальник Генерального штаба не слышит, Бог не знает — добро пожаловать на территорию сто». Так и есть, наверное: там с солдатами делают такое, что самому главному генералу лучше не слышать, а Богу лучше не знать.
Конечно же, это преувеличение. Как я уже неоднократно говорил, в ЦАХАЛ к новобранцу относятся жестко, но справедливо, все задания трудны, но посильны. Они призваны укрепить волю солдата, закалить его, а не искалечить его здоровье.
Такая «территория сто» была и у нашего спецподразделения — та самая Наби Муса. О ней не так много говорят — Окец более закрытое и маленькое подразделение. Но поверьте, в Наби Муса тиронам ни на йоту не легче, чем на «территории сто». Наби Муса — крохотная база, спрятавшаяся в песках Иудейской пустыни недалеко от Мертвого моря. Испытания начались еще на нашей уютной (по сравнению с Наби Муса) базе Пелес, когда офицер Лютан «обрадовал» подразделение: из увольнения необходимо вернуться не в воскресенье утром, а в субботу вечером. Причина — на неделю нам предстояло перебазироваться на базу Наби Муса.
— У нас там с вами будет неделя сплошной романтики, — добавил командир, лучезарно улыбаясь и ехидно глядя на нас. Этот взгляд в сочетании с его почти двухметровым ростом у любого вызывал трепет, а уж вступать с ним в романтические отношения и подавно не хотелось.
— А что значит неделя романтики? — робко осмелился спросить кто-то.
— Это значит то, что через неделю вы станете друг другу намного ближе, чем сейчас, — улыбка отца-командира стала еще лучезарнее.
Куда уж ближе! За три месяца, прошедшие с начала службы, мы успели узнать друг друга как облупленных. Настолько близко, что различали по запаху, чьи носки благоухают на выходе из палатки или кто это так безмятежно храпит. Мы уже знали родных и близких друг друга, которые навещали нас по субботам, когда мы оставались на базе всем подразделением. Привозимые ими вкусности становились общим достоянием. Никто не прятался по укромным углам или под одеялом, чтоб, давясь, слопать угощения, ни с кем не поделившись. Особенно мы любили родителей наших марокканских евреев-сослуживцев, ведь, как мне кажется, марокканская кухня по сравнению с кухней евреев-ашкеназов намного вкуснее.
Все заранее знали, как ответит товарищ на тот или иной вопрос. Кстати, в армии мозг каждого военнослужащего очень быстро перестраивается на специфический тип мышления. Мы становились более хитрыми, видимо, срабатывал инстинкт самосохранения. Мы всеми силами пытались уменьшить тяготы армейской службы. На безобидный вопрос товарища «Чем ты занимаешься?» следовало рассказать о своей сверхзанятости, даже если ты за мгновение до этого пересчитывал редкие облака в небе. Ведь без причины такие вопросы не задают, стало быть, где-то ждет тягомотная работа, от которой так хочется отвертеться, избежать лишних трудностей.
