Когда мы двинулись в атаку на эту гору, я неожиданно почувствовал какое-то удовольствие от этого. Да что там удовольствие. Настоящий кайф! Эти крики «Вперед!», «В атаку!», грохот выстрелов, запах сгоревшего пороха, даже колючки, в которые ты падаешь, чтобы укрыться от огня противника, сильно возбуждали. А вместе с возбуждением пришло пронзительное и щемящее ощущение своей родной земли, которую ты должен защитить. Защитить, несмотря ни на что, даже ценой собственной жизни.
Однако, невзирая на столь возвышенные патриотические порывы, поверхностное отношение к этой тренировке взяло верх. И оно, или чувство ассака (с иврита эту аббревиатуру можно перевести как «чувство окончания курса»), сыграло с нами злую шутку. Это случилось уже под вечер. Мы лежим в окопах и ждем, пока первая группа захватит гору. Конечно, то, что мы во второй группе, нас очень радует — меньше придется бегать. И вдруг слышим надрывные крики офицеров, которые сопровождали эту тренировку, что начался минометный обстрел и стали падать ракеты. Потом раздались еще крики, началась какая-то стрельба. Неожиданно впереди нас кто-то закричал, причем не скрывая своей иронии: «У них минометы! У них ракеты! Нам не выжить! Надо бежать!».
И через несколько секунд вся атакующая цепь солдат… разворачивается и бежит в нашу сторону! Мы все впадаем в какое-то оцепенение, ступор, но, когда они добегают до нас, тоже вскакиваем и бежим за ними. И все это сопровождается гвалтом голосов, среди которых можно различить прямо-таки «героические» выкрики: «Каждый пусть переживает за свою задницу!», «Быстро убегаем!», «Бросаем все обмундирование и инструменты. Пусть достаются врагу. Главное — спасти свои задницы!». Страшный сон любого командира. Настоящий сюр! Такого просто не может быть, потому что не может быть никогда!
Словом, за несколько секунд мы, не сговариваясь, организовали флешмоб-шутку, к которой просто невозможно было не присоединиться! Все с гипертрофированными криками ужаса бежали от этой горы туда, где начиналась тренировка. Скажу откровенно, и мои слова будут не в пользу спецподразделений. На обычных курсах командиров вряд ли кто себе позволил бы так шутить. Ведь из-за жесткого отбора в спецподразделения, а также из-за еще более жесткого обучения в них многие бойцы, точнее, все, которые в них служат, считают себя элитой. Осознание себя почти небожителями, осознание своей особенности, исключительности имеет положительную и отрицательную стороны. Плюсом является то, что мы внутренне всегда готовы браться за задачи повышенной сложности и находить решения, которые не под силу обычным частям. Как говорят на иврите, лахшов ми хуц ла кувса — «думать за пределами коробки». Для решения поставленной задачи мы можем выйти за пределы стандартных правил и понятий, предложить что-то новое. Выйти из привычных рамок!
А теперь об обратной, некрасивой стороне медали элитности, которую можно выразить фразой «Я могу делать то, что другим делать нельзя». И наглядным примером явилась эта тренировка.
Но любой праздник, что в данном случае точнее назвать вакханалией, заканчивается. Мы выстроились в каре вокруг офицера, который буквально кипел от негодования. Он тихо произнес: «Эта самая ужасная вещь, которую я видел в своей жизни. Вы просто наплевали на все идеалы нашей армии! Вы кричали то, что просто немыслимо услышать в ЦАХАЛ. Вы кричали, что каждый спасает свою задницу, отлично зная, что наш принцип — помогать друг другу. Вы убегали с поля боя! Не отходили, а убегали! Быстрее, чем наступали! Я даже не знаю, как назвать эту тренировку. Позор!»
Мы поплатились за свой поступок. За то чувство вседозволенности, из-за которого у нас массово спонтанно возникло желание покуражиться, сделать то, что другим не позволено. Нас подняли ночью и отправили в марш-бросок на пятнадцать километров с носилками. Нам очень хотелось спать, мы очень устали, но понимали, что за собственную глупость надо платить. И, откровенно говоря, такое наказание не было суровым.
Когда я видел, как убегали в ужасе, пусть и притворном, мои товарищи, когда я и сам убегал, то вдруг в голову пришла ужасная мысль — первый раз за все время службы в армии. Мы не всегда сможем победить. И впервые в жизни я почувствовал себя проигравшей стороной. Это была действительно пугающая мысль. Израильская армия никогда не дает тебе даже на мгновение предположить, что она может проиграть. Этого не может быть. Ведь если проиграет израильская армия, наше государство тут же сотрут с лица земли. Возможность поражения просто не рассматривается!
Но эта тренировка каким-то непостижимым образом позволила понять суть случившегося, представить реальную возможность позорного провала операции. Некоторые ребята сказали, что чувствовали примерно то же, что и я. Они тоже поняли, как это страшно — проиграть.
После этого случая каждый раз, когда я тренировался, каждый раз, когда мы выходили на военную операцию, у меня воскресала эта картина бегства в голове. И я думал: «Что угодно, но никогда не быть побежденной стороной». И появлялась здоровая злость и дополнительные силы. В этом, наверное, и состоит одна из главных стратегий ЦАХАЛ — показывать, что варианта проиграть просто нет. Его не существует даже теоретически.
На следующий день, еще не отдохнувшие как следует после пятнадцатикилометрового марш-броска, мы стояли на церемонии получения значков командиров. Торжественно играл гимн Израиля, все улыбались, словно и не было нашего вчерашнего притворного, но от этого не менее позорного бегства.
Уже в автобусе мы все как один дружно сняли эти значки с груди и прикололи их на изнаночную сторону своих красных беретов. Не должен около значка спецподразделения, полученного после полутора лет изнуряющих занятий, висеть другой значок за какой-то месячный курс. Вот такая она, заносчивая элита израильской армии.
«Где вы были, когда он падал?»
Через несколько месяцев после того, как на гражданку ушли наши командиры Алекс и Раве, мне и моему другу Омри предложили занять их места командиров по подготовке кинологов. Солдаты, чьими командирами мы должны были стать, находились пока на курсе спецподготовки. А мы, как их новые командиры, уже начали проходить подготовку к вступлению в столь важные должности. Подготовка длилась две недели. Насыщенных две недели, когда мы с офицером нашего будущего курса лейтенантом Ишаем, а также другими офицерами каждый день сидели и обдумывали любой момент, любой возможный нюанс, который мог возникнуть в нашей деятельности по подготовке бойцов-кинологов. Мы старались учесть все, вплоть до того, кто ответственен за то, чтобы наказать нерадивого военнослужащего или сделать ему выговор за недостаточное усердие на службе. Как мы должны вести себя со своими подчиненными? Только наказывать их, держать в страхе? Или стараться воспитать из них ответственных бойцов, способных осознанно принимать самостоятельные решения и отвечать за них, а мы только будем со стороны контролировать эти процессы?
Этими вопросами мы занимались с восьми утра и до восьми вечера. Любой учитель, у которого есть соответствующая теоретическая подготовка по психологии, справился бы с этим быстрее и лучше. Нет, не справился бы! Потому что одно дело школа, а другое — армия. Здесь вмешивается важнейший фактор — необходимость выходить навстречу опасности, неизвестности. Здесь нужно, с одной стороны, подготовить бойца, который сможет действовать согласно установленным правилам и законам, а с другой — позволить ему самому принимать взвешенные решения и идти вперед. Мы и сидели по двенадцать часов в день две недели подряд, чтобы учесть любую мелочь, которая при боевом задании может обернуться трагедией.
