Когда усталые ноги снова вознесли Кэла в воздух, он увидел шпиль церкви слева от себя. Ненамного, однако определенно левее. Кэл сдвинулся относительно церкви вправо – так, что видел теперь не переднюю сторону дорожного знака, а его серебристый алюминиевый зад. А кроме того – в этом он не был уверен, но, кажется, дорога еще немного отдалилась. Как будто, считая до тридцати, он сделал несколько шагов назад.
Где-то снова залаяла собака: «Гав, гав!» Где-то играло радио. Кэл не мог различить мелодию, только ритмичный звук басов. Насекомые тянули свою единственную безумную ноту.
– Да ладно! – сказал Кэл вслух.
Привычки говорить с самим собой за ним не водилось. Даже напротив: подростком он увлекался буддистскими практиками и гордился тем, как надолго ему удавалось останавливать внутренний диалог. Сейчас же говорил вслух и сам этого не замечал.
– Блин, ерунда какая-то! Такого не может быть!
Он не только говорил, но и шел – шел к дороге, тоже едва это замечая.
– Кэл! – закричала Бекки.
– Такого не может быть! – решительно повторил Кэл, продираясь сквозь траву.
Нога за что-то зацепилась, и он упал на колени в лужицу болотистой воды. Горячая вода – не тепловатая, а по-настоящему горячая, как в ванне, – плеснулась ему на ширинку, и на миг Кэлу показалось, что он обмочился.
Вот это, пожалуй, и стало последней соломинкой. Он вскочил на ноги и побежал. Трава хлестала его по лицу – жесткая, с острыми краями. Одно зеленое лезвие хлестнуло под левым глазом, и Кэл ощутил острую боль, словно от укуса насекомого. От боли неловко отдернулся и побежал еще быстрее – как только мог.
– По-мо-ги-те! – снова раздался голос мальчика.
И что бы вы думали? «Помо…» – донеслось слева, а «…гите» – справа, словно в каком-то канзасском «долби-стерео»!
– Такого не может быть! – закричал Кэл. – Не может быть! Твою мать! Не может быть! Не может быть!
Слова слились в одно неразборчивое «неможбыть»; он и сам понимал, что орет полную чушь, что это глупо, но не мог остановиться.
Снова зацепился за что-то и упал, тяжело, не успев подставить руки. Теперь вся одежда его была в грязи – в темной, густой, теплой грязи, видом и даже запахом напоминающей фекалии.
Кэл поднялся, пробежал еще пять шагов, и тут трава обвилась вокруг ног – ощущение, точно он ступил в колючую проволоку, – и черт его побери, если не грохнулся в третий раз! В голове загудело, словно там обосновался рой мух.
– Кэл! – кричала где-то вдалеке Бекки. – Кэл, стой! Стой!
«В самом деле. Пора остановиться. Пока не начал орать «помогите!» вместе с мальчишкой гребаным дуэтом!»
Он судорожно глотнул воздуха. Сердце мчалось галопом. Подождал, пока стихнет гудение в голове, – но скоро понял, что это не в голове. Это настоящие мухи. Крупные зелено-голубые мухи стремительно влетают в траву и вылетают. Целый рой вьется над чем-то впереди, скрытым желто-зеленой завесой.
Кэл раздвинул стебли руками, взглянуть, что там.
В грязной луже на боку лежал пес – кажется, золотистый ретривер. Падальные мухи покрывали его сырую золотисто-коричневую шерсть почти сплошным ковром. Раздутый язык вывалился из пасти, глаза выкатились из орбит, словно мутные мраморные шарики. В шерсти блестела ржавеющая табличка на ошейнике. Кэл снова взглянул на язык, покрытый чем-то зеленовато-белым – не хотелось думать, что это. Мокрая, свалявшаяся, кое-где раздутая шкура пса напоминала грязный золотистый ковер, небрежно брошенный на груду костей. Кое-где густую длинную шерсть колыхал теплый ветерок.
«Держи себя в руках!» Мысль его собственная – но прозвучавшая в голове спокойным, уверенным голосом отца. Пожалуй, это помогло. Скользнув взглядом на вспоротое брюхо пса, Кэл заметил там оживленное движение. Клубок червей. Точь-в-точь таких, какие пировали на недоеденных гамбургерах на пассажирском сиденье «Прайуса». Гамбургеры явно лежали там уже несколько дней. Люди, сидевшие в машине, оставили их там, думая, что скоро вернутся, – и не вернулись, так и не вернулись, и…
«Держись, Кэлвин! Если не ради себя – хотя бы ради сестры!»
– Все нормально, – ответил он отцу. – Держусь.
Выпутал ноги из жесткой травы с острыми краями – она, казалось, не хотела его отпускать – и поднялся.
– Бекки! Где ты?
Долгое молчание – такое долгое, что сердце его успело сорваться с обычного места и ухнуть в пятки. И наконец, из какой-то невероятной дали:
– Здесь! Кэл, что нам делать? Мы заблудились!
Кэл на миг прикрыл глаза. «Это же мальчик должен говорить! – мелькнула мысль, а следом за ней другая, почти забавная: – Этот мальчик – я».
– Будем кричать, – ответил он, направляясь туда, откуда раздавался ее голос. – Перекрикиваться, пока друг друга не найдем.
– Так пить хочется! – На этот раз голос прозвучал намного ближе.
Кэл этому не поверил. Своему слуху он больше не доверял.
– Мне тоже. Но, Бек, мы отсюда выберемся. Главное – не паниковать.
В том, что уже успел запаниковать – пусть и ненадолго, – Кэл ей признаваться не собирался. В конце концов, она ему так и не призналась, от кого залетела, так что квиты. У него теперь тоже есть свой секрет.
– А как же мальчик?
Черт, ее снова почти не слышно! Чересчур перепуганный, чтобы соблюдать политес, Кэл, не раздумывая и на предельной громкости, выпалил то, что думал на самом деле:
– На хер мальчика, Бекки! Самим бы выжить!
↓
В высокой траве терялись направления, терялось само время. Мир Дали с долби-стереозвуком. Брат и сестра шли на голоса друг друга, словно усталые дети, которым лишь упрямство мешает бросить игру и пойти ужинать. Голос Бекки звучал то ближе, то дальше, но Кэл так ее и не увидел. Иногда в их крики вклинивался мальчик, по-прежнему зовущий на помощь: однажды его голос раздался так близко, что Кэл нырнул в траву, раскинув руки, надеясь его схватить, – но там не было никакого мальчика. Лишь дохлая ворона без головы и с одним крылом.
«Здесь нет ни утра, ни вечера, – думал Кэл, – только вечный полдень». Но в тот самый миг, как у него возникла эта мысль, он заметил, что и небо над головой, и грязь, хлюпающая под промокшими ногами, становятся темнее.
«Будь у нас тени, – подумал он, – они бы сейчас удлинились, и мы могли бы по теням определять направление». Однако здесь, в высокой траве, не было теней. Кэл взглянул на часы – и без особого удивления обнаружил, что они остановились, несмотря на автоматический завод. Их остановила трава. В этом он не сомневался. Паранормальная трава, обладающая собственной злой волей. Они сошли с дороги – и оказались в каких-то, мать его, «Секретных материалах».
Прошло еще бог знает сколько времени, и он услышал, что Бекки разрыдалась.
