Впрочем, А Ра закрывает глаза не для того, чтобы воображать летящие ракеты. Она хочет вернуться в Чеджу. К разноцветным карпам в реке. К чудным вечерним ароматам цветов и свежесрезанной травы. К отцу, что стоит на мосту, опершись локтями на перила, и лукаво улыбается ей.
– Этот мужик… – ноет Фидельман. – Этот мужик. И его чертова жена. Болтают про «азиатов». Сравнивают людей с муравьями. Выливают людям пиво на голову. Этот мужик и его чертова жена привели к власти таких же тупых безответственных уродов, как они сами, – и вот результат! Видите, к чему это привело? Видите?!
Голос дрожит. Кажется, он вот-вот заплачет.
А Ра снова открывает глаза.
– Этот мужик и его чертова жена на одном самолете с нами. Мы все сейчас в одном самолете. – Она переводит взгляд на Бобби и его жену; те тоже слушают. – Неважно, как мы сюда попали. Важно, что все мы теперь здесь. В небесах. В беде. Бежим от того, что гонится за нами по пятам. – Она улыбается; и ей кажется, что ее улыбка похожа на отцовскую. – В следующий раз, когда вам захочется вылить на кого-нибудь пиво, лучше отдайте его мне. От глотка пива я сейчас не откажусь.
Мгновение Бобби смотрит на нее как завороженный, широко раскрытыми глазами, и вдруг смеется, громко и весело.
– Но почему мы летим на север? – спрашивает его жена. – Ты думаешь, они могут ударить по Фарго? Могут ударить по нам? Прямо по середине Соединенных Штатов?
Бобби молчит, и она переводит взгляд на А Ра.
Та не знает, что сказать, – не знает, станет ли правдивый ответ новым ударом или актом милосердия. Впрочем, ее молчание – уже ответ.
Женщина плотно сжимает губы. Смотрит на своего мужа и произносит:
– Если нам всем предстоит умереть, хочу, чтобы ты знал: Роберт Джереми Слейт, ты был мне хорошим мужем, и я буду счастлива умереть рядом с тобой.
Бобби поворачивается к жене, звучно ее целует и говорит:
– Шутишь, что ли? Да я до сих пор поверить не могу, что за меня, жирдяя, такая красавица согласилась пойти! Это же все равно что миллион в лотерею выиграть!
Фидельман пожирает их гневным взглядом.
– Черт бы вас побрал! Не смейте делать вид, что вы такие же люди! – И, скомкав мокрую от пива бумажную салфетку, бросает ее Бобби Слейту в лицо.
Салфетка попадает Бобби в висок. Толстяк поворачивается, смотрит на Фидельмана… и снова смеется, тепло, по-доброму.
А Ра откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза.
Вокруг нее ласковый весенний вечер, она идет вдоль реки к мосту, а с моста на нее смотрит отец.
Она ступает на каменный свод, и отец протягивает ей руку и ведет в благоуханный сад, где уже начинаются танцы.
Кейт Бронсон, кабина пилотов
К тому времени, когда Кейт Бронсон заканчивает полевую обработку ссадины на голове у Форстенбоша, стюард начинает ворочаться и стонать. Она снимает с него очки, кладет в нагрудный карман. Левое стекло треснуло при падении.
– Никогда в жизни, – говорит Форстенбош, – за двадцать лет работы я не падал в самолете! Я же в небесах как Фред Астер! Нет, как Грейс Келли – могу всю работу стюардов выполнять в одиночку, задом наперед и на каблуках!
– Не видела ни одного фильма с Фредом Астером, – признается Кейт. – Я из тех девчонок, что предпочитают Слая Сталлоне.
– Деревенщина! – фыркает Форстенбош.
– Еще какая! – соглашается Кейт и слегка сжимает его руку. – Нет-нет, не вставай пока. Отдыхай.
Она легко вскакивает на ноги и садится на свое место рядом с Уотерсом. Ракеты сбили с толку систему визуализации, несколько минут она мигала сотней красных огоньков, но сейчас пришла в норму. Поблизости нет никого и ничего, кроме других самолетов, да и тех немного – большинство все еще кружит над Фарго. Пока Кейт возилась с Форстенбошем, капитан Уотерс развернул самолет в новом направлении.
– Что происходит?
Ее пугает его лицо: восковое, почти бесцветное.
– Происходит все, – отвечает он. – Президент перемещен в безопасное укрытие. В новостях сообщают, что Россия нанесла по нам ядерный удар.
– Почему? – спрашивает Кейт. Как будто это важно.
Он беспомощно пожимает плечами, однако отвечает:
– Россия, или Китай, или оба вместе подняли в воздух истребители, чтобы перехватить наши бомбардировщики прежде, чем они доберутся до Кореи. В ответ наша подлодка в Тихом океане подбила русский авианосец. И так далее, и так далее.
– Так что… – говорит Кейт.
– В Фарго мы не летим.
– А куда? – Даже одно это слово дается ей с трудом. Внутри, за грудиной, тугая пустота.
– Попробуем приземлиться где-нибудь на севере, подальше от того, что… что сейчас будет твориться под нами. Должно же быть место, которое никому не угрожает! В Нунавуте, может? Там есть аэродром Икалуит. Дыра на краю света, всего одна взлетно-посадочная… но технически мы сможем там сесть. И горючего должно хватить.
– Вот я дура, – вздыхает Кейт. – Зимнюю куртку не взяла.
– Сразу видно, на дальних перевозках ты новичок, – комментирует Уотерс. – Никогда не знаешь, куда тебя пошлют следующим рейсом, так что брать с собой надо все, от плавок до рукавиц.
На дальних перевозках Кейт действительно новичок – летать на «Боингах» начала всего полгода назад, – но, пожалуй, эту насмешку не стоит принимать близко к сердцу. Вряд ли ей еще когда-нибудь выпадет случай вести коммерческий рейс. Как и Уотерсу. Скорее всего, летать теперь будет просто некуда.
Никогда больше Кейт не увидит свою мать, оставшуюся в Пенсилтаки. Что ж, невелика потеря. Мама сгорит в ядерном пожаре вместе с отчимом, который начал совать Кейт лапы в штаны, когда ей было четырнадцать. Кейт пожаловалась маме, а та ответила: сама виновата, одеваешься как шлюха.
А вот двенадцатилетнего сводного брата действительно жаль. Лайам хороший парень, добрый и мирный. И он аутист. На прошлое Рождество Кейт подарила ему дрона, и любимым развлечением Лайама стало запускать его в небеса и фотографировать землю с высоты. Кейт понимает его чувства. Для нее это тоже самое прекрасное в полетах – момент, когда набираешь высоту, и дома внизу съеживаются, делаются маленькими, как модели на симуляторе. Ползущие по дорогам грузовики становятся крохотными, как блестящие божьи коровки, и двигаются, кажется, вовсе без усилий. Высота превращает озера в серебристые ручные зеркальца. Поднимаешься на милю – и целый город внизу будто способен уместиться в ладони. Лайам говорит: он хочет быть маленьким, как люди на тех фото, что он снимает с дрона. Был бы он маленьким – Кейт положила бы его в карман и увезла с собой.
Они приближаются к границе Северной Дакоты, а Кейт вспоминает, как скользила в теплой воде у побережья Фай-Фай-Бич, среди сияющей зелени Тихого океана. Как это было прекрасно – парить, словно в невесомости, над подводным миром. Освободиться от силы притяжения, думает она, – все равно что освободиться от плоти и стать чистым духом.
