В английском поезде меня сейчас сожрет волк, снова подумал он, и на мгновение эта мысль показалась ему не такой уж отвратительной. Плохо, конечно, но еще хуже было бы сидеть здесь и слушать насмешки и издевки, поджимая от страха хвост. А потом тебя все равно съедят.
– Пошел к черту, – сказал Сондерс, – мы пахнем деньгами. Уж куда лучше, чем запах мокрой псины.
Его голос только чуть-чуть дрогнул.
Он не осмелился повернуть голову и прямо посмотреть на волка, однако покосился краешком глаза. В его сторону развернулось пушистое, стоящее торчком ухо.
Едущий в первом классе бизнесволк рассмеялся – издал еще один грубый вуф-вуф.
– Не обращайте внимания. В последние пару месяцев мой портфель акций лихорадит. Слишком много американских облигаций, понимаете? И я злюсь – и на себя, и, главное, на вас. Удручает, знаете ли, что я чересчур всем этим увлекся – как и все в этой прогнившей стране.
– Чем «всем этим»? – спросил Сондерс.
Часть его рассудка заходилась истошным криком: «Заткни пасть, придурок! Что ты творишь, какого хрена разговариваешь с этим?»
Вот только…
Вот только поезд притормаживал. Сондерс сомневался, что в обычной ситуации он бы вообще это заметил, однако сейчас его внимание обострилось до предела. Так бывает, когда счет твоей жизни идет на секунды: ты чувствуешь собственное дыхание, температуру и вес воздуха, касающегося кожи; слышишь, как капельки дождя садятся на стекло. Поезд дергался, замедлялся, снова делал рывок. За окнами размывалась ночь; по окну стекали капли… Вот он, шанс доехать до Фоксбифа, или что там далее по маршруту. Пока бизнесволк с ним разговаривает, он не нападет.
– Да американской сказкой, – ответил волк. – Ну знаете ведь? Что мы все одной крови. Что мы такие же, как вы. Что мы все желаем быть такими, как вы. Что стоит вашей американской феечке просыпать пыльцу над нашими достойными сочувствия странами – и вуаля! «Макдоналдс» там, коммивояжер здесь, и в Англии станет как дома. У вас дома. Да я чувствую себя униженным только оттого, что кому-то вообще пришло это в голову! Вы можете сказать: таких, как я, почти и нет. Вы можете напялить на волка футболку с Диснейлендом. Но это будет все равно волк.
Поезд опять дернулся и замедлил ход. Сондерс выглянул из окна и увидел, как мимо рывком поплыли кирпичные дома – в некоторых горел свет, – и голые деревья: облетевшие под порывами ветра, они когтями цеплялись за небо. В Англии даже деревья другие. Похожие на американские, да, но все же чуточку иные: более кривые, согнутые, – словно изуродованные злыми местными ветрами.
– В том вагоне живых людей не осталось, – сказал Сондерс, ощущая себя как бы со стороны и с интересом слушая собственный голос.
Волк хмыкнул.
– А я? Почему я все еще жив?
Волк смотрел в сторону. Он ответил словно бы нехотя:
– Это вагон первого класса. Если не можешь вести себя цивилизованно здесь, то где сможешь? И потом, на мне пошитый дорогими лондонскими портными костюм. Он обошелся мне в пять сотен фунтов. Страшно даже подумать – посадить на него пятно. И какой смысл ехать первым классом, если приходится добывать свою собственную жратву. Нет уж, пусть разносят. – Он перелистнул «Таймс». – По крайней мере, предполагается, что они разносят. Хотя, надо признать, они не спешат. Совсем не спешат. – Волк помолчал, потом добавил: – Прошу прощения за такие слова. Трудно вести себя цивилизованно, когда испытываешь звериный голод.
В интеркоме что-то объявили отрывистым, лающим голосом, но что именно, Сондерс не разобрал сквозь разглагольствования волка и стук крови в ушах. Впрочем, слушать кондуктора не было нужды: Сондерс и так знал, что сказано. Они наконец подъехали к станции; поезд дернулся и затих. Сондерс ухватился за спинку сиденья и неловко встал на ноги. Бросил короткий взгляд на платформу. Привычный бетон под ногами, кирпичный туннель, на стене гордо красуются начищенные старомодные часы. Он быстро двинулся к переднему выходу из вагона.
– Эй! – засмеялся волк. – А пальто? Вернись, забери.
Сондерс даже не повернулся. В пять длинных шагов он достиг тамбура и нажал кнопку «Открыть двери». Волк опять лающе засмеялся в спину, и Сондерс рискнул бросить через плечо последний взгляд. Бизнесволк снова закопался в бумаги.
– Акции «Майкрософт» падают, – бормотал волк, в тоне его звучало разочарование и какое-то горькое удовлетворение одновременно. – Акции «Найк» падают. Это не рецессия, нет. Это реальность. Вы, люди, начали понимать истинную стоимость того, что производите: всех этих ваших кроссовок, программ, кофе. Ваших мифов. Вы, люди, начали сейчас осознавать, что это такое – забрести в чащу глубже, чем следовало.
Тут дверь открылась, и Сондерс шагнул на платформу. Из вагона ему казалось, что идет дождь, но скорее в воздухе висела мелкая холодная взвесь. Выход в город располагался по другую сторону платформы: несколько ступенек вели вниз, к автомобильной трассе.
Он успел пройти не более пяти шагов, когда услышал за спиной насмешливый скулеж. Оглянулся – из соседнего вагона спускались на платформу два волка. Не те, что в деловых костюмах; другая пара: один в футболке с Вольфгангом Амадеусом, второй в спортивном костюме с символикой «Манчестер Юнайтед». Манчестер Юнайтед похлопал Вольфганга по плечу и развернул мордой в сторону Сондерса.
Сондерс побежал. Когда-то он бегал быстро: в школе, на уроках по легкой атлетике, – пятьдесят лет и пять тысяч гамбургеров назад. Ему не было нужды оборачиваться, он и так знал, что они гонятся следом, несутся по бетону платформы, – и что они быстрее. Он успел добежать до лестницы и ссыпался вниз, перепрыгивая через ступеньки, едва не падая. В горле жгло огнем. На верхней площадке лестницы один из преследователей издал низкий полувой-полурык. Как они успели туда забраться? Невозможно, чтобы они так быстро сократили дистанцию, невозможно!
Под лестницей был турникет и за ним улица, а еще ожидающее такси – черное английское такси, прямо как в фильмах Хичкока. Сондерс помчался прямиком в ту сторону. Воротца представляли собой хромированные столбики высотой по пояс и между ними плексигласовые створки. Предполагалось, что нужно сунуть в щель столбика билет, и тогда створки откроются, но Сондерс не собирался заниматься такой ерундой. Он добежал до створок и неуклюже полез через верх.
Вывалился наружу, неловко упал животом и лицом на мокрый, залитый лужами бетон. Подскочил. Словно и не падал. Словно в фильме пропустили кусок. Никогда в жизни он и представить не мог, что в состоянии подняться из лужи так стремительно.
Сзади раздался свист. К любому железнодорожному турникету в Великобритании приставлен контролер. Должно быть, это он свистел, подумал Сондерс. Он даже видел смотрителя боковым зрением: слева, вон там, мужик в оранжевом жилете, седоволосый и бородатый. Сондерс не притормозил и не оглянулся. В голове мелькнул старый анекдот: два туриста в чаще встретили медведя. Один наклонился, чтобы зашнуровать кроссовки. Второй спросил: «Зачем, медведя все равно не обогнать». – «А и не надо, – ответил первый, – мне бы, мать его, обогнать тебя». Смешно, аж живот лопается. Сондерс пообещал себе, что посмеется позже.
