Он ввалился в такси, захлопнул дверь, слепо нащупал стопор замка, зафиксировал. И почти упал на черное кожаное сиденье.
– Трогай, – скомандовал он водителю. – Трогай.
– Куда вам? – с сильным западным говором спросил тот. С Ливерпульским. С красным.
– Город. Мне нужно в город. Я пока не знаю, просто трогай. Пожалуйста.
– Ладненько, – согласился шофер.
Машина отъехала от края тротуара и направилась вниз по проспекту.
Сондерс перекрутился на сиденье и через заднее стекло посмотрел на удаляющуюся станцию. Манчестер Юнайтед и Вольфганг Амадеус стояли у турникета вместе с контролером, возвышаясь над ним на целую голову. Сондерс не понимал, почему контролер просто стоит и смотрит на них, почему не отскакивает с громкими воплями – и почему они не нападают.
Такси свернуло за угол, и станция скрылась из виду, так что он не узнал конец истории.
Сондерс сидел в темноте, быстро и тяжело дышал и не мог поверить, что выбрался. У него тряслись ноги, беспомощно дрожали мышцы и поджилки. В течение всего времени в поезде он держался спокойно, однако сейчас его колотило так, словно он только что вылез из ледяной воды.
Автомобиль скользил вниз по пологому длинному склону, мимо живых изгородей и домов, спускаясь туда, где светил огнями город. Сондерс поймал себя на том, что лезет в карман за отсутствующим мобильником.
– Телефон, – пробормотал он, – чертов телефон.
– Нужно позвонить? – спросил таксист. – На станции ведь точно был телефон.
Сондерс уставился водителю в затылок. Темно, через перегородку видно плохо, вроде бы крупный мужчина с длинными темными волосами, заправленными под воротник пальто.
– Не было времени останавливаться там и звонить. Просто притормозите у какой-нибудь будки. Где угодно.
– Около «Мамочкиных ручек» есть одна. Всего в паре кварталов.
– «Мамочкины ручки»? А что это такое? Паб? – голос Сондерса сорвался, словно у четырнадцатилетнего пубертатного юнца.
– Лучшее заведение в городе. И единственное в своем роде. Если бы я знал, что вам именно туда надо, я бы не взял с вас денег. У меня совесть есть.
– Плачу тройную таксу. Денег у меня много. Я самый богатый человек из всех, кто когда-либо сидел в этой занюханной машине.
– Ну разве я не везунчик? – произнес водитель. Этому деревенскому придурку и в голову не приходило, что Сондерса почти разрывает на части. – А что случилось с вашим шофером?
– Что?
Вопрос Сондерс не понял: возбужденный и расстроенный, он едва его услышал. Они остановились у светофора, и Сондерс повернул голову к окну. На перекрестке нежничали два тинейджера. С ними – пара собак: они прижимались к хозяевам, хвосты нервно хлестали по бокам, видно, ждали, пока молодежь закончит с поцелуями и позволит собакам погулять. Только с подростками что-то было не так. Такси снова двинулось, когда до Сондерса дошло, что именно. Раздраженно хлещущие хвосты – а где, собственно, они крепились к собакам? Теперь он вообще сомневался, что в компании на перекрестке была хоть одна собака.
– Где мы? – спросил Сондерс. – Где я? Это Фоксбиф?
– Близко даже не Фоксбиф, сэр. Это Верхний Вулвертон, – ответил водитель. – Так его частенько зовут. А как еще нашу глухомань назвать? Не глухоманью же? Хотя самый край известного мира, да.
Он неспешно проехал вдоль весь следующий квартал и подрулил к бордюру. На углу располагалось кафе: большие блестящие витрины ярко светились в темноте золотыми квадратами, стекла запотели изнутри. Даже с заднего сиденья прочно запертой машины Сондерс слышал раздающиеся в заведении звуки. Похоже на псарню или зоопарк.
У парадной двери топталась небольшая группка. Резная деревянная пестрая вывеска у двери изображала волков на задних лапах, собравшихся вокруг стола, в центре коего размещалось большое серебряное блюдо, и на нем – красиво разложенные бледные человеческие руки.
– Вам сюда, – оповестил таксист.
Он обернулся, и его морда почти прижалась к стеклу, которое разделяло места водителя и пассажира. На стекле оседал белый пар.
– Я имею в виду, можете позвонить отсюда. Правда, боюсь, придется пробиваться с боем.
Он издал фыркающий звук; Сондерс решил, что это смех, хотя больше походило на то, как собака пытается выкашлять ком шерсти.
Сондерс не ответил. Он сидел на черном кожаном сиденье и пялился на толпу у двери «Материнских ручек». А они, они тоже смотрели. Некоторые направились к такси. Сондерс твердо решил не издавать ни звука, когда его поволокут наружу. В Кашмире он научился сохранять безмолвие, и если хватит силы, ему придется потерпеть всего минуту-две, – а потом безмолвие обойдется без его помощи.
– Хорошее семейное заведение, вот что здесь, – пояснил водитель. – Вот уж где подают отличный обед. И знаешь, приятель, ты подоспел как раз вовремя.
У серебристых вод озера Шамплейн
«Бамс! Бамс!» Робот прошаркал в непроглядную черноту спальни и замер, уставившись на людей.
Женская особь застонала, откатилась подальше и накрыла голову подушкой.
– Гейл, солнышко, – облизывая пересохшие губы, попросила мужская особь, – у мамы страшная мигрень. Можешь шуметь где-нибудь подальше?
– Могу предложить стимулятор – чашку кофе, – бесстрастным голосом прогудел робот.
– Убери ее, Раймонд! – простонала женщина. – Голова раскалывается!
– Выйди, Гейл. Видишь – мама не в себе.
– Обнаружена ошибка! – не унимался робот. – Сканирование жизненно важных органов идентифицирует ее как Сильвию Лондон. Она в себе, целиком и полностью.
Робот склонил голову набок в ожидании дальнейшей информации. Нахлобученная на макушку кастрюля съехала и с оглушающим звоном грохнулась на пол.
Маму подбросило на кровати. Ее нечеловеческий, полный страдания бессловесный вопль так напугал робота, что тот на миг забыл, кто он, и снова превратился в Гейл. Гейл подхватила с пола кастрюлю и поспешно – «бумц! бумц!» – затопала в сторону гостиной.
Очутившись в безопасности, она осторожно заглянула назад, в спальню. Мама уже рухнула обратно, накрывшись подушкой.
Раймонд улыбнулся дочке из темноты.
– Возможно, роботу по силам изобрести противоядие? Антимартини, – подмигнув, шепнул он.
Робот моргнул в ответ.
И приступил к поставленной задаче – выводу отравы из жизненной системы Сильвии Лондон. В кофейную чашку полились лимонный и апельсиновый соки, полетели кубики льда, масло, сахар, потекла жидкость для мытья посуды. Результат пенился и сиял ядовито-зеленым, напоминая о венерианской слизи и радиации.
Гейл решила, что смесь станет съедобней, если подать к ней тост с мармеладом. Однако в программу закралась ошибка: тост сгорел. А может, задымился сам робот – замыкание в сложной системе проводов привело к сбою в законах Азимова. Все его платы раскалились, и робот не на шутку забарахлил. Опрокинул стулья, с грохотом своротил стопку книг с кухонной стойки на пол. Ужасный проступок, но Гейл просто не могла удержаться.
