Прикрученная к сердцу стальная табличка гласит: «Друг на жетонах! Преданный, верный компаньон и приятель. Нужно донести покупки? Поднимает до тонны. Знает 30 карточных игр, говорит на всех языках, хранит секреты. Жетон за тридцать минут абсолютной преданности. Девочкам: научитесь целоваться с безупречным джентльменом, который не станет морочить вам голову. Мальчикам: потренируйтесь в боксе на его практически неубиваемом покрытии. Для взрослых занятий не предназначен». Под последним заявлением красуется пририсованный кем-то мультяшный пенис.
Айрис не играла с механизмами с раннего детства, со времен Болтуньи-Табиты, своей любимой игрушки, которая, судя по всему, минимум на век младше этого робота – древнего, как закрытый магазин за его спиной. Видимо, одна из тогдашних новинок, выставленная на улицу для привлечения покупателей. Старичок времен Гугла, очков виртуальной реальности и солнечной Флориды.
Украсть его невозможно. Спиной он накрепко примагничен к зарядной платформе, вделанной в кирпичную стену. Айрис уже не уверена, что робот нарочно остановил стеклянный шар, наверное, аквариум просто наткнулся на его ногу по счастливой случайности. Или несчастливой – счастье было бы, если бы шар лопнул под колесами кэба.
Айрис отворачивается от робота и беспомощно глядит на моноколесо, которое придется толкать до дома еще полмили. Маневрировать им вручную так трудно, что свитер уже прилип к вспотевшей спине.
«Нужно донести покупки? Поднимает до тонны».
Она нащупывает жетоны – как раз два – и проталкивает их, один за другим, в щель на груди робота. Серебристые денежки звонко падают в огромную кучу таких же в его желудке.
Глухо постукивая, начинает сокращаться механическое сердце. Цифры на хромированной табличке трещат, перевертываясь, и после серии коротких щелчков останавливаются на числе 00:59:59
Время пошло.
5
Он знал, что Айрис заплатит, задолго до того, как она кинула в него жетоны, знал уже тогда, когда она повернулась к нему спиной, взглянула на колесо и понурилась. Язык тела красноречивее слов. А его процессор – сонный по сравнению с современными – все еще достаточно скор, чтобы завершить пару миллионов операций раньше, чем она вынет руку из кармана. Хватит, чтобы дважды перечитать всего Диккенса.
Температура ее тела повышена, пот выступил как от нагрузки, так и в силу угнетенного состояния духа. Командная строка, которая наполняет робота, как дыхание, велит ему обеспечить комфорт с помощью непринужденной беседы.
– Ну чего уже, три вопроса? – произносит он, используя рандомную грамматическую ошибку. С подростками лучше всего говорить неформально. – Отвечаю по порядку. Первый: как меня зовут? Чип. Шутка. И все-таки это и впрямь мое имя.
– В смысле – шутка? – переспрашивает Айрис.
Он стучит пальцем по виску, напоминая о микросхемах, скрытых в его голове, за керамическим лицом.
Она улыбается.
– Чип… Приятно познакомиться. Что еще я хочу спросить?
– Какой же я друг, если за дружбу надо платить? Дело в том, что компания-разработчик запрограммировала меня на одну-единственную цель: следующие пятьдесят девять минут ты – это все, что у меня есть. Я не могу судить тебя, не могу тебе лгать. Ты Аладдин, а я джинн из лампы. Я выполню все, что в моих силах и не противоречит закону или традиции – к примеру, не смогу своровать или избить кого-то. Также не выполню несколько взрослых функций, согласно правилам «Человек-Механизм 2072», которые на самом деле уже не действуют, но прошиты в моей операционной системе.
– Каких таких функций?
Командная строка рекомендует грубоватый, даже пошлый ответ. Социальный профиль девочки предполагает высокую вероятность того, что он будет хорошо принят.
– Я не лижу киску, – отвечает он. – И в задницу не даю.
– Ой, блин, – вырывается у Айрис, щеки у нее вспыхивают.
Ее смущение – показатель того, что он попал в точку. Физиология сближает не хуже общей веры.
– У меня нет языка, поэтому я не могу лизать.
– Сама уж вижу.
– И анального отверстия нет, так что…
– Да поняла! И вообще – даже в голову бы не пришло об этом спрашивать. А третий вопрос?
– Разумеется, я могу донести колесо. Что с ним случилось?
– Кто-то выдрал батарею. Дотащишь его до моего дома?
Робот отлипает от зарядной платформы – в первый раз за последние шестнадцать дней. Она отцепляет от столбика колесо. Он вскидывает на плечо все его 408.255 килограммов. Кивком головы девочка выражает удовлетворение, а вот язык тела показывает, что первичное удовольствие от решения проблемы тает, уступая место другому источнику стресса и раздражения. Наверное. Робот не способен считывать эмоции людей точно. Только гипотетически. Напряженный бегающий взгляд может быть показателем как внутреннего смятения, так и банальной необходимости сходить в туалет. За остроумными репликами часто скрывается отчаяние, тогда как фраза «ах, умираю!» почти никогда не означает реальной угрозы жизни. При отсутствии точных данных робот следует программе, цель которой – обеспечить клиенту удовольствие и комфорт.
– Я ответил на три твоих вопроса, теперь ты должна ответить на три моих, справедливо?
– Предположим, – отзывается Айрис.
– Как зовут?
– Айрис Баллард.
За четверть секунды, которая требуется роботу, чтобы обработать имя, он до единого бита собирает всю информацию из социальных сетей, включая полгига малозначимых деталей и одинокую статью десятимесячной давности, которая может значить очень и очень многое.
– Я знавал одну Рапунцель, двух Зельд, трех Клеопатр, но никогда не встречал ни единой Айрис.
– Ты помнишь каждого из клиентов? Хотя что это я, забей. Конечно, помнишь. У тебя там терабайты неиспользованной памяти. И как выглядела Рапунцель?
– Бритоголовая. Я не спрашивал почему.
Айрис фыркает.
– Хорошо, следующий?
– У тебя нет домашнего робота, чтобы донести сломанное моноколесо?
Ее улыбка тает. Ясно, ставим красный флажок, дабы не касаться этой темы и не утратить доверия. Алгоритм перебирает вероятности и делает вывод, что у девочки проблема с финансами, отсюда и дискомфорт. Бедность для нее – опыт новый и непривычный, возможно – результат тех самых событий, что описаны в найденных им новостях.
– В детстве у меня была Болтунья-Табита, – рассказывает Айрис. – Я говорила с ней весь день – с того часа, как приходила домой, и до того, как ложилась в постель. Обычно папа заглядывал ко мне около десяти и грозился, что отнимет ее и спрячет в шкаф, если я не засну. И ничто не могло заставить меня замолчать быстрее. Я и думать не могла, как она там одна, в шкафу! А потом Табита вдруг обновилась и стала говорить только о том, как нам будет весело, если я куплю еще и Болтуна-Терьера или Очки-Умнички. Выдавала рекламу вместо бесед. Я страшно разозлилась и начала над ней издеваться. Топтала ногами, а однажды долбанула об стенку, а папа увидел. Забрал и продал на аукционе, чтобы меня проучить, несмотря на все мои слезы. Наказал первый и последний раз в жизни.
