Свою винтовку М4 А1 она держала разобранной в спальне на первом этаже, каждое утро собирала и снова разбирала на счет «двенадцать». Закончив, раскладывала все детали по тесным пенопластовым гнездам. Штык не вынимала: он не нужен, пока не вступаешь в ближний бой. М4 вернулась в Штаты вместе с одним гражданским; он привез винтовку на частном самолете своей компании. Служил по контракту; таких гражданских следователей в Абу-Грейбе много появилось в последние месяцы перед арестами. Отдал винтовку Мэл и сказал: это самое меньшее, что я могу для вас сделать, – после всего, что сделали в Ираке вы. Наверное, надо было растрогаться.
Однажды поздним ноябрьским вечером Мэл вместе с другим барменом, Джоном Петти, вышла из «Милки Уэй» и обнаружила неподалеку от бара Глена Кардона. Он вырубился прямо на водительском сиденье своего «Сатурна» – лежал носом вниз, задницей кверху, и ноги торчали из открытой двери и свешивались в дорожную грязь, словно кто-то как следует огрел его по затылку.
Не раздумывая, Мэл приказала Петти смотреть в оба, а сама оседлала Кардона и полезла за бумажником. Сто двадцать баксов наличными забрала себе, бумажник бросила на соседнее сиденье. Петти зашипел на нее, чтобы поторапливалась, но она решила еще снять у Глена с пальца обручальное кольцо.
– Обручальное кольцо? – переспросил Петти, когда они оба сели в ее машину. Половину денег Мэл отдала ему за то, что постоял на стреме, а кольцо оставила себе. – Блин, ну ты и ебнутая!
Она вела, а он сунул руку ей между ног и тыкал большим пальцем в промежность, обтянутую черными джинсами, а другой рукой мял груди. Через несколько минут она отпихнула его локтем.
– Хватит, – сказала Мэл.
– Нет, не хватит!
Она потянулась к его ширинке, провела ладонью по стояку, нащупала яйца и сжимала все сильнее, пока Петти не застонал – не то чтобы от удовольствия.
– Хорошенького понемножку, – сказала она и убрала руку. – Остальное со своей жены получишь. Разбуди ее и устрой праздник.
Высадила Петти у крыльца и рванула прочь, обдав его фонтаном гравия из-под колес.
Дома – в доме своего отца – села за кухонный стол и долго смотрела на кольцо у себя на ладони. Простое золотое кольцо, потертое, кое-где поцарапанное, давно утратившее блеск. Она не могла понять, зачем его украла.
Мэл знала Глена Кардона – и Глена, и его жену Хелен. Все трое были ровесниками и учились в одном классе. Когда Глену исполнилось десять, на дне рождения у него выступал фокусник: в конце представления он снял с себя наручники и смирительную рубашку. Много лет спустя случай свел Мэл с еще одним мастером побегов, баасистом, который тоже сумел выкрутиться из наручников. Дело в том, что у него были сломаны оба больших пальца на руках. Когда большой палец гнется в любом направлении, снять наручники несложно. Все, что от тебя требуется, – не обращать внимания на боль.
А с Хелен они в шестом классе вместе делали лабораторные по биологии. Хелен расписывала результаты аккуратным мелким почерком, выделяя основные тезисы разными цветами, а резать лягушек доставалось Мэл. Ей нравился скальпель, нравилось, как от его легчайшего прикосновения кожа расступается и открывает то, что под ней скрыто. Как-то она сразу понимала, где и как резать, – должно быть, прирожденный талант.
Мэл долго крутила кольцо в руках и наконец бросила в раковину. Что с ним делать, она не понимала. Подбросить Глену? Черт его знает, куда и как. В общем, глупость сделала. Непонятную глупость.
На следующее утро, подойдя к почтовому ящику, Мэл обнаружила там счет за газ, рекламку агентства по недвижимости и простой белый конверт. В конверте – аккуратно сложенный листок тонкой, хрусткой писчей бумаги, совершенно белый, лишь посредине чернильно-черный отпечаток большого пальца. Отпечаток вышел ясно, и поверх петель и закруглений хорошо просматривался шрам, похожий на рыболовный крючок. На конверте ничего: ни штампа, ни адреса, ни каких-нибудь марок. Не почтальон положил в ящик этот конверт.
С первого взгляда Мэл поняла, что это угроза – и что тот, кто оставил этот конверт, быть может, сейчас следит за ней. Внутри что-то тошнотворно сжалось; она с трудом поборола инстинктивное желание пригнуться, бежать, найти укрытие. Огляделась по сторонам – не увидела ничего, кроме деревьев, покачивающих ветвями на холодном утреннем ветру. Ни одного автомобиля на пути. Никаких следов жизни.
Всю долгую дорогу к дому она чувствовала, как подламываются ноги. На отпечаток больше не смотрела – бросила его, вместе с прочей почтой, на кухонный стол. Так же, на нетвердых ногах, зашла в спальню отца – теперь свою спальню. М4 лежала в шкафу, а вот отцовский пистолет-автомат – гораздо ближе, под подушкой, да и собирать его не требовалось. Мэл привела его в боевое положение, достала из рюкзака полевой бинокль.
По лестнице с вытертым ковром поднялась на второй этаж, открыла дверь в свою старую спальню под самой крышей. Здесь она не была с тех пор, как вернулась домой, и воздух тут застоялся, стал спертым. На стене висел выцветший плакат с Аланом Джексоном. На книжных полках без книг аккуратно стояли ее детские игрушки: голубой плисовый медведь, поросенок со слепыми серебристыми пуговицами глаз.
Кровать была застелена, однако, подойдя ближе, Мэл с удивлением увидела, что на постели сохранился едва заметный отпечаток тела, а на подушке словно недавно лежала чья-то голова. Вдруг пришла мысль: быть может, тот, кто прислал отпечаток пальца, пробирался в дом, пока ее не было, и дрых на ее старой постели? Не замедляя шага, Мэл встала прямо на матрас, отперла окно над кроватью, толкнула и вылезла на крышу.
Минуту спустя она уже сидела на крыше с пистолетом в руке, другой рукой приставив к глазам бинокль. Асбестовая кровля, уже нагревшаяся на солнце, источала приятное тепло. С крыши открывался вид во всех направлениях.
Здесь Мэл просидела почти час, осматривая в бинокль деревья и машины, проезжающие мимо по Хэтчет-Хилл-роуд. Наконец, поняв, что того, кого она ищет, здесь уже нет, повесила бинокль на шею, растянулась на крыше и прикрыла глаза. Внизу было холодно, но тут, высоко над землей, на солнечной стороне, она пригрелась, словно ящерица на камне.
Потом она спрыгнула обратно в спальню, немного посидела на подоконнике, держа обеими руками пистолет и размышляя об очертаниях человеческого тела на подушке и одеяле. Взяла подушку, уткнулась в нее лицом. И ощутила запах отца – очень слабый, скорее след запаха дешевых сигар из магазина на углу и той маслянистой дряни, что он, на манер Рейгана, втирал себе в волосы. При мысли, что отец приходил сюда и спал на ее кровати, Мэл вздрогнула. Хотела бы она снова стать той Мэл, которая может обнять подушку и зарыдать, оплакивая все, что потеряла… Вот только, кажется, такой она не была никогда. Даже до Абу-Грейба.
На кухне Мэл снова взглянула на белый листок с отпечатком пальца. Против всякой логики и здравого смысла, отпечаток казался знакомым. И это ей не понравилось.
Его привезли со сломанной ногой – иракца, которого все называли «профессором». Наложили гипс и несколько часов спустя решили, что он оправился и выдержит допрос. Так что ранним утром, еще до рассвета, за ним явился капрал Плаф.
