– Бекки снимает трубку, а Кэл говорит «алло», – приговаривал мистер Демут.
– Кэл только подумал о вечеринке, а Бекки уже составляет список гостей, – добавляла миссис Демут.
Ни разу в жизни они не поссорились. Не сказали друг другу ни одного дурного слова – даже в тот день, когда первокурсница Бекки появилась на пороге у Кэла (он не жил в кампусе, а снимал квартиру в городе) и объявила, что беременна. Это известие он воспринял с похвальным хладнокровием. Папа и мама Демут здесь могли ему только позавидовать.
Квартиру Кэл снимал в Дареме: он выбрал университет Нью-Хэмпшира. И неужели вы думаете, хоть кто-то удивился, когда Бекки – в то время еще не беременная, хотя, возможно, уже не девственница – два года спустя заявила, что поступает туда же?
– По крайней мере, теперь он перестанет мотаться домой каждые выходные, чтобы потусоваться с сестрой, – сказала тогда миссис Демут.
– И мы наконец насладимся покоем! – закончил мистер Демут. – А то за двадцать лет, честно сказать, эта неразлучная парочка уже малость утомила.
Разумеется, они не все делали вместе! Когда какой-то неизвестный прохвост заделал Бекки малыша, Кэл в этом точно не участвовал. Забеременела она сама. И сама придумала переехать к дяде Джиму и тете Энн, пожить у них, пока ребенок не появится на свет. Старшие Демуты, все еще в шоке от новости, не возражали. И когда Кэл сказал, что, пожалуй, тоже возьмет академ и отвезет сестру к родственникам на машине, особо не спорили. Согласились даже, чтобы Кэл остался с Бекки в Сан-Диего, пока не родится ребенок. Может, найдет там какую-нибудь подработку: им обоим деньги сейчас очень пригодятся.
– Беременна. В девятнадцать лет! – проговорила миссис Демут.
– Ты ведь тоже забеременела в девятнадцать, – напомнил мистер Демут.
– Да, но я была замужем! – возразила миссис Демут.
– И за чертовски надежным парнем, – не преминул заметить мистер Демут.
– Первое имя ребенку выберет Бекки, второе Кэл, – вздохнула миссис Демут.
– Или наоборот, – ответил мистер Демут, тоже со вздохом.
Некоторые пары, много лет прожившие вместе, начинают напоминать «ирландских близнецов».
Незадолго до отъезда на западное побережье мать Бекки спросила у дочери:
– Ты уверена, что хочешь отдать ребенка на усыновление? Да, разумеется, я не имею права спрашивать, я всего лишь твоя мать! Но, знаешь, отцу любопытно.
– Пока я еще ни в чем не уверена, – ответила Бекки. – Ближе к делу посоветуюсь с Кэлом.
– Дорогая, а как насчет отца ребенка?
– Кого? – с некоторым удивлением отозвалась Бекки. – Да это вообще не его дело. Он оказался таким идиотом!
Миссис Демут вздохнула и промолчала.
↑
Итак, теплым апрельским днем на восьмилетней «Мазде» с нью-хэмпширскими номерами и призрачными следами новоанглийской дорожной соли на боковых молдингах они ехали по Канзасу. Тишина вместо радио, распахнутые окна вместо кондиционера: то и другое помогло им расслышать крик. Далекий, но отчетливый крик.
– Помогите! Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!
Брат и сестра изумленно переглянулись, а затем Кэл – сейчас за рулем сидел он – резко свернул на обочину. Фонтанчики песка и гравия вырвались из-под колес.
Выезжая из Портсмута, оба дружно решили держаться подальше от платных автодорог. Кэл хотел посмотреть на Железного Дракона в Вандалии, штат Иллинойс (сделано), Бекки – на самый большой в мире пеньковый мяч в Коукер-Сити, Канзас (сделано), и оба – заехать в Розуэлл, взглянуть на то, что там осталось от приземления инопланетян. Пеньковый мяч, огромный, волосатый, пахучий и на удивление впечатляющий, они недавно миновали и теперь двигались на юг по ответвлению Семьдесят третьего шоссе. По этой асфальтированной дороге, двухполосной, но в хорошем состоянии, им предстояло проехать всю плоскую Канзасскую равнину до самых предгорий Колорадо. Путь их простирался на мили и мили – совершенно пустынный, без единой легковушки или грузовика. Что вперед, что назад.
С ближней стороны дороги виднелись несколько домиков, заколоченная церковь Черного Камня Искупителя («Ну и название! – подумала Бекки. – Хотя, в конце концов, мы же в Канзасе!») и дряхлая дорожка для кегельбана, на которой, должно быть, последний раз играли в кегли еще в те времена, когда The Trammps своим Disco Inferno подожгли танцполы Америки. По другую сторону этого отростка Семьдесят третьего шоссе – абсолютно ничего, кроме высокой зеленой травы. Море травы уходило вдаль и сливалось с горизонтом, необъятным и неразличимым.
– Что за… – начала Бекки.
На ней была легкая курточка, расстегнутая посредине, на животе, уже заметно округлившемся. У Бекки подходил к концу шестой месяц.
Кэл, не глядя на нее, поднял руку. Смотрел он в сторону – в траву.
– Ш-ш-ш. Тише!
От домов доносились слабые обрывки музыки. Трижды меланхолично гавкнул пес: «Гав, гав, гав!» – и смолк. Кто-то вдалеке забивал гвоздь. И фоном для всех этих шумов звучал тихий, неумолчный шелест травы. Бекки показалось даже, что она видит ветер: видит, как он подхватывает верхушки травы на другой стороне дороги, как травянисто-зеленые волны катятся прочь и исчезают вдали.
В тот самый миг, когда Кэл начал думать, что никто не кричал, им просто почудилось – не в первый раз обоим чудилось одно и то же, – крик раздался снова:
– Помогите! Пожалуйста, помогите! – И еще: – Я заблудился!
На сей раз брат и сестра обменялись взглядами понимающими и встревоженными. Трава на удивление высока (вообще-то и не могла трава в апреле вымахать на шесть футов, – однако то, что такого не может быть, пришло им в голову позже. Намного позже.) Какой-то маленький мальчик, скорее всего из этого поселка напротив, забрел туда, потерял направление и теперь не может выбраться назад. Судя по голосу, ему лет семь-восемь: еще слишком мал ростом, чтобы подпрыгнуть и увидеть, куда идти.
– Надо его оттуда вывести, – сказал Кэл.
– Поставь машину на стоянке. Вон там, у церкви.
Кэл высадил Бекки на краю шоссе, а сам свернул на грязную стоянку при церкви Камня-Искупителя. Здесь уже были припаркованы несколько запыленных машин, ветровые стекла их ярко блестели на солнце. Все, кроме одной, казалось, провели на этой стоянке уже много дней, вероятно, даже недель. Но и на это брат и сестра не обратили внимания. И об этом вспомнили гораздо позже.
Пока Кэл ставил машину, Бекки перешла на другую сторону дороги. Приложила руки ко рту и закричала:
– Мальчик! Эй, мальчик! Ты меня слышишь?
Секунду спустя он откликнулся:
– Да! Помогите! Я здесь уже ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ!
Бекки помнила, как судят о времени маленькие дети, и сказала себе, что «целая вечность» – должно быть, минут двадцать или около того. Прошлась по обочине, присматриваясь в поисках тропинки – сломанной или примятой травы там, откуда пришел мальчик, допустим, вообразив себя исследователем в джунглях или героем какой-нибудь дурацкой видеоигры, – но ничего такого не заметила. Ну и не страшно. Судя по голосу, мальчик находился спереди и слева, довольно близко от нее. Логично: если бы он забрел далеко в траву, даже с открытыми окнами и выключенным радио они бы его не услышали.
