Дети-мусорщики напоминают мне мальчишек Психа, которые тоже собирали пластиковые бутылки, но с железнодорожных путей. Пари говорит, что Псих – это просто сказка, которую придумал Гуру. Я не могу с ней спорить. Зеленая карточка из читального центра делает ее экспертом по сказкам.
Я встаю, чтобы хорошенько разглядеть свалку и погрустить из-за акаций и колючих кустарников, что жили здесь задолго до того, как люди начали выбрасывать сюда мусор. Некоторые деревья все еще живы, но их листья черны от сажи, и ветер обвязал их ветви обертками из-под «Магги» и полиэтиленовыми пакетами.
За свалкой стена, а за стеной теряются в смоге хайфай-здания. Ма говорит, хайфай-люди пытаются избавиться от этой свалки. Цены на их квартиры падают из-за вони. Ма говорит, что муниципалитет должен был убрать свалку много-много лет назад, когда хайфай-здания только начали строиться, еще до того, как я родился, но никто этого не сделал. Правительство игнорирует нас все время, но иногда оно игнорирует и хайфай-людей тоже. Мир странный.
– Мальчики, – зовет нас мужчина, курящий сигарету биди и сортирующий наваленный мусор на стеклянные и пластиковые бутылки. Наверное, он торговец скрапом
[37]. Около свалки живет много сборщиков мусора: у их домов вырастают башни из пластика и картона. На предплечье мужчины вытатуирован черный попугай с распростертыми крыльями; кажется, он взлетит в небо в любой момент.
– Вам придется воткнуть в живот по три иголки длиной с пальму, если этот пес вас покусает, – говорит он, указывая алым кончиком биди на Самосу.
Самоса никогда не укусит меня, потому что я ему нравлюсь. Кроме того, Самоса не болеет бешенством. Он не бешеный пес.
– Хотите затянуться? – спрашивает мужчина, протягивая нам биди.
– Амми побьет меня, если я покурю, – говорит Фаиз.
– Пропавшие мальчики, Бахадур и Омвир, вы когда-нибудь видели их здесь? – спрашиваю я.
Мужчина почесывает кудрявую бороду.
– Тут дети постоянно пропадают, – говорит он. – Иногда они нюхают слишком много клея и решают попытать счастья где-нибудь в другом месте. Или их сбивает мусоровоз, и они попадают в больницу. В иное утро их забирает полиция и отправляет в приют для несовершеннолетних. Мы не поднимаем шума из-за того, что кто-то пропал.
– Мы и не шумим, – говорю я. – Мы ищем наших друзей.
Дети с тяжелыми мешками, перекинутыми через плечо, шлепают к нам сквозь мусор. Один мальчик несет на голове такой огромный мешок, что тот закрывает ему лицо.
– Хороший улов сегодня, хаан? – спрашивает его мужчина.
– Хаан, бадшах
[38], – отвечает мальчик.
Несколько бездомных собак следуют за детьми. Самоса отходит к своим четвероногим друзьям.
– Самоса, возвращайся, – зову я, но он не возвращается.
Мусорщик тушит биди. Девочка-мусорщица раскрывает лопнувший по бокам мешок и достает из него сломанный игрушечный вертолетик.
– Вот что я нашла сегодня, Бутылка-бадшах, – говорит она мужчине.
Бутылка-бадшах – отличное имя. Надо было придумать какое-нибудь классное имя вроде этого для Самосы.
Сейчас Самоса нюхает задницу другой собаки, и я не могу на это смотреть.
Другие дети раскрывают свои мешки, чтобы показать бадшаху, что они нашли. Они не отвечают на мои вопросы про Бахадура и Омвира.
Бутылка-бадшах возвращает вертолет девочке-мусорщице.
– Тебе же нужна игрушка, – говорит он.
Она улыбается. Думаю, Бутылка-бадшах хороший босс, вроде Психа.
Фаиз спрашивает девочку, не видела ли она кого-нибудь, кто бродит в темноте и пытается украсть детей. Я думаю, это он про джиннов.
– Мы спим под открытым небом, – говорит девочка Фаизу, – потому что у нас нет родителей или дома. Тут всегда есть какие-нибудь идиоты, которые пытаются нас украсть, но мы даем им отпор.
Должно быть, она врет; она такая маленькая, что не испугает и муравья.
Свет быстро изменился с желтого на коричневый и черный. Вечерние шумы доносятся из домов: телевизоры кричат, а женщины кашляют, когда огонь щекочет им горло. Ма скоро будет дома.
– Как думаешь, почему Самоса привел нас сюда? – спрашиваю я у Фаиза.
– Потому что он глупый?
Я зову Самосу. Его нос ковыряется в мусоре.
– Оставь его, йаар, – говорит Фаиз. – Пес, наверное, голоден.
Я не говорю Фаизу, что Самоса съел целую нанхатаю, которая бы осчастливила и успокоила мой собственный живот.
Девочка-мусорщица бежит впереди нас, издавая звук «чоп-чоп» и управляя вертолетом левой рукой, пустой мешок болтается в правой. Мы с Фаизом бежим следом. Сперва мы ее пассажиры, но потом разводим руки, словно тоже летим. Мы поднимаемся высоко в небо, над хайфай-зданиями и смогом, ибибикаем, чтобы не врезаться друг в друга.
Полет – лучшее чувство в мире.
Мы с Руну-Диди делаем домашнюю работу,
когда Шанти-Чачи стучит к нам в дверь и показывает Ма и Папе глазами и бровями, что им нужно выйти на улицу. Строгим выражением лица чачи предупреждает, что нам вставать не нужно, а еще дарит нам улыбку, которая кажется нарисованной, как у клоуна. Она слишком много работает лицом. Затем взрослые высовываются наружу и шепчутся, прикрыв руками рты.
Возможно, Бахадур и Омвир вернулись. Прошло два дня с тех пор, как мы с Фаизом последовали за Самосой на свалку и ничего не нашли. Пока что вся моя детективная миссия была сплошной неудачей. У меня нет никаких зацепок, и мой единственный подозреваемый Четвертак не сделал ничего, что можно считать подозрительным. Если бы моя история появилась на телевидении, дикторы бы сообщили: «Расследование без вести пропавших детей зашло в тупик – признает ребенок-детектив».
Снаружи Папа пытается говорить тихо, как Ма и чачи, но у него не выходит. Мы с Руну-Диди слышим, как он произносит бранное слово: ранди. Диди неодобрительно качает головой. В моей школе ранди – самое плохое слово для девочки; это значит, что она – как женщины из котх Призрачного Базара.
Я никогда не бывал на улице котх, но видел бордельных леди на базаре: они покупают лапшу чоу-мейн и чаат, а лица у них так густо накрашены, что следы от струек пота выглядят как шрамы. Они причмокивают, когда видят молодых мужчин. «Ойе, чикна, – щебечут они, – иди сюда и покажи нам, что ты прячешь в штанах».
Однажды я спросил про котхи у Ма, и она сказала, что женщины оттуда не имеют стыда. Она заставила меня поклясться Богом, что я не пойду в плохие части базара, и я туда не хожу, но только потому, что на базаре есть куча других интересных мест.
