Руну-Диди встает, чтобы перемешать дал на плите. Было бы здорово положить в дал немножко мяса. Мясо дарит мышцы. Когда я вырасту и разбогатею, мы с Самосой будем есть баранину на завтрак, обед и ужин и раскрывать дела, которые ставят в тупик полицию, потому что наши мозги будут в два раза умнее. Интересно, что сегодня на ужин у Самосы?
Ма возвращается в дом. Она садится рядом с Руну-Диди, берет маленький шарик атты
[39] и сплющивает его в роти. Диди заправляет край маминого сари за нижнюю юбку, потому что он оказался слишком близко к огню плитки.
– Что случилось, Ма? – спрашивает Диди.
Только теперь я замечаю, что глаза у Ма полны слез. Может, она знает о деньгах, которые я украл из тюбика из-под «Парашюта». Мне хочется вытошниться, а еще сделать дело № 2.
Я подкрадываюсь к Ма.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Ты, – говорит Ма, хватая меня за запястье. – Ну когда ты уже прекратишь везде шляться? Люди подумают, что о тебе некому позаботиться.
Чачи из маминой сети в басти, должно быть, увидели меня в чайной Дуттарама и рассказали ей. Я пытаюсь освободить руку. Она отпускает меня и шлепает себя по лбу.
– О Бхагван, за что нам эти испытания? – говорит она.
Я молчу, потому что она говорит с Богом, а не со мной, а у Бога есть дела поважнее, чем отвечать на ее вопросы.
– Ма, да расскажи нам, что случилось, – говорит Руну-Диди.
– Аанчал, – говорит Ма, – Аанчал пропала.
– Кто это? – спрашиваю я, но уже догадался, что Аанчал – бордельная леди. Должно быть, об этом Шанти-Чачи только что рассказывала Ма и Папе.
– В субботу Аанчал вышла из дома и до сих пор не вернулась, – говорит Ма. – Ее нет дома уже три ночи – сегодня будет четыре.
Руну-Диди убирает дал с огня.
– Ты же не разговариваешь с мальчиками, да? – спрашивает Ма у Диди, а та выглядит такой смущенной, что даже ответить не может.
– У этой Аанчал, у нее есть парень, – говорит Ма, и затем рявкает на меня: – Джай, иди на улицу.
– Мне нужно делать домашнее задание, – возражаю я, но встаю. Папа и Ма вечно выгоняют нас с Диди на улицу, чтобы посекретничать. Летом не страшно, но вот в дождь или в морозную ночь, как сегодня, делать такое со своими детьми – это просто-напросто жестоко.
Беседа на улице очень взрослая. Ма не хотела бы, чтобы я это слышал: так ей и надо за то, что выгнала меня.
– Ее парень годится ей в дедушки, – говорит одна чачи. – Хуже того, он мусульманин.
– Она сказала матери, что идет в кино с подругой. Откуда бедной женщине было знать, что ее дочь вместо этого гуляет с мусульманином? – говорит другая чачи.
– Кто знает, сколько вообще парней у такой девицы? – говорит третья чачи.
Бордельные леди, должно быть, зовутся бордельными оттого, что у них много парней.
– Мусульмане похищают наших девушек и заставляют их принимать ислам. Устраивают любовный джихад, – говорит какой-то чача. – После взрывов бомб вот как они теперь терроризируют нас.
Все эти чачи не говорили бы так, если бы их мусульманские соседи, вроде Фатимы-бен, были поблизости.
Муж Шанти-Чачи предупреждает Папу, что девочкам нельзя доверять.
– Oни скажут тебе одно, а сделают другое. Вам нужно быть построже с Руну, – говорит он. – Она все ездит сюда-туда по соревнованиям, разве нет?
– Диди волнует только победа на районных соревнованиях, – говорю я. – Она выйдет замуж за свою медаль. Папе не придется давать за нее приданое.
– Кто разрешил тебе выходить? – спрашивает Папа.
– Твоя жена не хочет видеть мое лицо, – говорю я.
Папа вздыхает, затем заталкивает меня обратно в дом, где Руну-Диди убрала наши книги, чтобы мы могли поужинать. Интересно, кто этот мусульманин-дедушка, парень Аанчал. У нас в басти куча стариков-мусульман, но единственный, кого я знаю, – это чача по ремонту телевизоров. Но ведь он не может быть парнем Аанчал, да?
Ма сердито плюхает дал в наши тарелки. Она хмурится на Руну-Диди, словно у Диди есть тайные мусульманские парни.
– Папа, – говорю я, – Ма снова устраивает драму-баази.
Мамин половник шмякается в мою тарелку и велит мне заткнуться.
На следующий день мы с Пари и Фаизом узнаем кучу всего про Аанчал из слов, что роняют взрослые, когда забывают, что мы рядом, и из историй, которые братья Фаиза рассказали ему после того, как он отдал им свою долю субзи на ужин. Новости об Аанчал пришли к нам сами: чтобы их узнать, не пришлось ездить по Фиолетовой ветке. Вряд ли кто-то знает Бахадура и Омвира, но на Призрачном Базаре Аанчал – всемирно знаменитая леди.
Во время обеденного перерыва мы стоим на площадке, приглядывая за Четвертаком, чьи глаза ощупывают девушек вокруг. Наши одноклассники играют в игры: им, кажется, весело, но мы не можем присоединиться, потому что должны раскрыть дело.
Пари пишет отчет о пропаже Аанчал под моим руководством. Наш окончательный вариант не хуже тех, что я видел в «Полицейском патруле». Он гласит:
ИМЯ: Аанчал
ИМЯ ОТЦА: Кумар
ВОЗРАСТ: 19-22
ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ: Персона женского пола, цвет кожи – светло-коричневый, тип лица круглый, строение худощавое, рост 5’5″ – (5’3″ или 5’4″), была одета в желтую курту
В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ЗАМЕЧЕНА: на Призрачном Базаре
Я передаю записную книжку Пари Фаизу, который щурится на отчет и говорит:
– С каких это пор Аанчал девятнадцать? Люди говорят, что ей двадцать три или двадцать четыре.
– Это выглядит профессионально, – говорю я.
– Как это поможет вам найти Аанчал? – спрашивает он.
Фаиз просто не может признать, что у нас что-то выходит хорошо. Впрочем, правда и то, что я не знаю, как этот отчет нам поможет.
– Давайте составим список подозреваемых, – говорит Пари и выхватывает свою записную книжку у Фаиза.
– Он – № 1, – говорю я, указывая глазами на Четвертака.
– Какие-то женщины в туалетном комплексе обвиняли папу Аанчал, – говорит Пари. – Он раньше был водителем, а теперь не может работать, потому что у него тубик или рак, или что-то такое. И теперь Аанчал приходится ради денег делать всякое, работать в котхе, например.
Пари стучит ручкой по блокноту, как будто передает мысли из своей головы каким-то секретным кодом.
– Фаиз, сможешь разузнать побольше про чачу, который ремонтирует телевизоры? – спрашиваю я.
– Чего побольше?
– Ну, знаком ли он с Аанчал?
– Ты думаешь, что чача – это мусульманский парень Аанчал, хаан? Я так и знал. Вы, индусы, готовы обвинить мусульман в чем угодно.
