– Мы ужинали, когда Фаиз стал настаивать, что ему нужно поговорить с тобой, – начинает Тарик-Бхай. – Я подумал, что прогуляюсь с ним. Вам пора завести мобильники, как думаете? Тогда сможете болтать друг с другом когда хотите, хоть в полночь, без проблем. Я подключу тебя по хорошей цене, Джай. Специальный тариф. С моей скидкой сотрудника, дешево.
– Бхай, не надо тут включать продавца. У Джая нет и пяти рупий. Ты не получишь за него премию.
Тарик-Бхай смеется.
– Ма не купит мне мобильный телефон, – говорю я.
– Когда-нибудь купит, – говорит Тарик-Бхай. – Вспомни обо мне в этот день.
– Можно, я уже скажу, а? – спрашивает Фаиз, а Тарик-Бхай говорит:
– Извини, извини. – И отходит по переулку подальше от нас. Тарик-Бхай не относится к Фаизу как к дурачку, не то что Руну-Диди.
– Я сегодня встречался с чачей по ремонту телевизоров, – говорит Фаиз.
– В мечети?
– Аррей, ты же знаешь, я сегодня работал. Но после того как малик закрыл кирану, я зашел в мастерскую по ремонту телевизоров и поговорил с чачей. Я сказал, что учусь в классе Бахадура. Он сообщил, что как раз на прошлой неделе нашел игрушечного слоника, которого Бахадур спрятал за старым телевизором. А еще конверт с деньгами.
– Игрушечного слоника?
– Синего с оранжевым, он сказал. Знаю, это экдум-тупо. Но слушай, чача по ремонту телевизоров считает, что в конверте – все деньги, которые он когда-либо платил Бахадуру. Бахадур, должно быть, прятал их там. Если бы он взял их домой, то Пьяница Лалу бы их нашел, и через две минуты деньги превратились бы в дару. Возможно, так оно и произойдет. Чача сказал, что отдал все маме Бахадура.
– Если бы Бахадур сбежал, как мы думали, он бы взял эти деньги с собой.
– Чача по ремонту телевизоров так и сказал. Если только Бахадур не забыл про них.
– Кто забывает про деньги? – спрашиваю я.
– Никто, – говорит Фаиз. – Даже крорепати.
Некоторое время мы оба стоим в задумчивой тишине, но эта тишина наполнена шумом басти, спорами мужей и жен, ревом телевизоров и плачем детей. И тут кто-то кричит. Мои колени подгибаются. Но это всего лишь Тарик-Бхай играет в ночной крикет с двумя мальчиками на дороге. Вместо бит у них учебники, а вместо мяча – маленький пластиковый шарик. Фаиз оставляет меня, чтобы встать вратарем. Тарик-Бхай вертит шарик. Крученая подача. Край книги бэтсмена касается мяча, который прыгает прямо в руки Фаиза.
– Аут, – кричит Фаиз. Они с Тарик-Бхаем дают друг другу пять, улыбки у них такие широкие, что я вижу блеск их зубов даже в дрожащем свете лампочек, висящих на улице.
Руну-Диди никогда не играет со мной в крикет. Иногда она соревнуется со мной в беге, но невесело играть в игру, в которой я сто процентов пакка проиграю.
– Джай, давай с нами, – зовет Тарик-Бхай.
– Джай, ужин готов. Ма хочет, чтобы ты шел домой, – говорит Руну-Диди.
Диди – разрушительница моего счастья.
Басти теряет форму
в смоге, когда мы выходим из школы на следующий день. Сквозь крыши домов, где проколотые велосипедные шины, кирпичи и сломанные трубы придавливают брезентовые листы, ползут тени. Мне бы лежать под одеялом на кровати Ма и Папы и смотреть телевизор. Но вместо этого я на холоде занимаюсь расследованием. Хочется все бросить, но я не могу признаться Пари. Она относится к этой загадке как к нерешаемой задачке по математике, делая миллион записей и тратя чернила тысячи ручек. Не могу позволить ей меня одолеть.
Мы идем к дому Аанчал. Фаиз узнал от лавочников, где она живет.
– И когда нам работать над нашими презентациями? – ворчит Пари. Кирпал-сэр задал на дом собрать коллекцию фотографий зимних овощей и фруктов, но никто не собирается этого делать, потому что у нас в домах нет газет и журналов.
– Если хочешь заниматься, иди домой и занимайся, – говорит Фаиз. – Но ты этого не сделаешь, правда? Тебе нравится играться в детектива.
– Мы не играемся, – говорит Пари. – Это серьезно. Жизни людей в опасности.
– Невозможно спасти людей от злых джиннов, – говорит Фаиз. – Только экзорцисты это умеют.
– Мы тоже можем быть экзорцистами, – говорю я.
Фаиз бросает на меня яростные взгляды.
– Чтобы бороться с джиннами, нужно читать стихи из Корана. Джинны убьют тебя, если хоть что-то пойдет не так. Вот почему это делают только специально обученные люди.
– Может, Бенгали-Баба этому специально обучался, – говорю я.
– Индуистские бабы не знают Корана и ничего про джиннов.
Пари скрипит зубами. Наш разговор про джиннов раздражает ее.
Дома в переулке, где живет Аанчал, – настоящие пакка-дома из кирпича. У некоторых даже есть второй этаж. С обратной стороны у них, должно быть, даже собственные туалеты.
Мы останавливаемся рядом с женщиной, которая моет посуду, сидя на кирпиче, и спрашиваем у нее, где дом Аанчал. Женщина указывает на дом мыльным пальцем. С его порога на нас блеет бородатый козел.
Пари поднимает с земли увядшие листья и кормит козла. Колокольчик у него на шее звенит каждый раз, когда он жует, – слишком много раз. Какой-то мальчик, наверное, нашего возраста, одетый в толстую, как свитер, рубашку в красно-белую клетку, подходит к двери и выталкивает козла из дома коленом. У него круглое лицо человека, который слишком много ест.
– Что вам надо? – спрашивает он. На шоссе громко сигналит грузовик.
– Аанчал, – говорит Пари.
– Ее здесь нет. Кто вы?
– Нам было интересно, знала ли Аанчал наших друзей, Бахадура и Омвира. Они тоже пропали, – говорит Пари.
– Мы слышали про них, когда они пропали.
– Аджай, с кем ты разговариваешьь? – лает какая-то женщина из глубины дома.
– Ни с кем, – говорит мальчик. – Тут какие-то дети спрашивают про Аанчал-Диди.
– Прогони их, – кричит женщина. Должно быть, это мама Аанчал.
Фаиз неодобрительно бурчит себе под нос.
– Мы уйдем, – говорит Пари мальчику. – Но только можешь помочь нам, пожалуйста? Мы очень хотим найти друзей. А полиция ничего не сделала.
Пари не дает мне спросить про старика-парня Аанчал.
– Полиция нам тоже не помогает, – говорит мальчик. Он приказывает нам жестами отойти от двери. – Только сегодня женщина-полицейская сказала папе: «Ну чего вы плачете, ваша дочь сбежала со своим парнем-муллой». Но у моей диди не было парня. В день, когда она пропала, она ушла на занятие по английскому, как делает четыре раза в неделю.
– Твоя диди разве не… – начинаю я, но Пари перебивает:
– Твоя диди ходит в колледж?
– В июне она провалила экзамены десятого класса, – говорит Аджай. – Она работает в салоне красоты и еще ходит делать мехенди
[42] на дому, и отбеливание лица, и окрашивание волос, и тому подобное, но на самом деле хочет устроиться в колл-центр. Вот почему она ходит на английский.
