Она видит меня, оставляет свое выгодное место в голове очереди и движется в моем направлении. Может быть, она знает, что мы вошли в ее дом без разрешения и заставили Самосу обнюхать тетрадь Бахадура.
– Ты не смог найти моего сына, на? – спрашивает мама Бахадура.
Постоянно пукающий мужчина передо мной задерживает свои ветры, чтобы хорошенько все расслышать.
Мама Бахадура гладит меня по голове, и мой череп отскакивает от ее прикосновения.
– Ты молодец, – говорит она. – Ты и эта маленькая девочка. Только вы двое и пытались мне помочь.
– Мы положили фотографию обратно, – шепчу я.
– Я видела.
– Чачи, хотите встать тут? – кричит Руну-Диди из женской очереди, отступая и освобождая место для мамы Бахадура, потому что ее прошлое место, хотя и отмеченное кружкой, которую она принесла с собой, уже занято другой женщиной.
Мама Бахадура сжимает мое плечо, и я избегаю ее взгляда, потому что она заставляет меня чувствовать вину, как будто это я украл Бахадура. Затем она отходит.
– Что вы для нее сделали? – спрашивает пукающий чача.
– Ничего, – отвечаю я.
Другие чачи в моей очереди говорят о том, как, должно быть, ужасно переходить из морга в морг, чтобы проверить, не лежит ли в одном из них под белой простыней твой ребенок. Так делают все родители пропавших.
– Нет большего несчастья, чем пережить своего ребенка, – говорит один из чач.
Мне хочется плакать. Две обезьяны на крыше туалетного комплекса наклоняются вперед и скалят на нас зубы. Смога сегодня меньше, так что я вижу их ясно.
Я ругаю Фаиза по дороге в школу.
– Ты не занимаешься детективной работой, – говорю я.
– C каких пор это стало моей работой? – спрашивает Фаиз.
– Ты тоже не помогаешь, – говорю я Пари. – Никто не помогает. Даже Самоса только и делает, что ест.
– Точно как ты, – говорит Пари.
Фаиз смеется, засунув в рот костяшки пальцев.
– Я просил тебя следить за чачей, который ремонтирует телевизоры. Где твои отчеты? – лаю я на Фаиза.
– Чача всегда в своем магазине, с девяти утра до девяти вечера. Он не преступник.
– Ты следил за ним вчера? – спрашиваю я.
– Да.
– Но ты же сказал, что идешь работать, – говорит Пари. – Ты же поэтому и не пошел с нами опрашивать водителей.
– Да.
– Так ты не следил за ним? – спрашиваю я.
– Не вчера.
– А будешь следить сегодня?
– Конечно.
– Сегодня пятница. Тебе разве не нужно в мечеть? – спрашивает Пари.
– Правда, я должен помолиться.
– Такими темпами мы никогда не раскроем дело, – говорю я и топаю ногами.
– Остынь, – говорит Пари.
– Вчера Тарик-Бхай подал мне хорошую идею, которая может вам помочь, – говорит Фаиз.
Я не верю этому. Фаиз пытается отвлечь меня, чтобы я не злился.
– Тарик-Бхай сказал, что каждому телефону присваивается специальный номер, который называется номер IMEI. И даже когда ты вставляешь новую сим-карту, номер IMEI остается прежним. Полиция может отследить этот номер с помощью оператора Airtel, или Idea, или BSNL, или Vodafone.
– Он уверен? – спрашиваю я, хотя видел по телевизору, как полиция отслеживала телефоны по номеру IMEI. Просто раньше не вспомнил.
– Тарик-Бхай знает все о мобильных телефонах, – говорит Фаиз. – Он умный. Он сейчас продавец в магазине «Idea», а не инженер, только потому что ему пришлось бросить школу, когда наш аббу умер.
– Полиция должна узнать этот специальный номер телефона Аанчал, – говорит Пари. – Мы знаем, что похититель пользуется телефоном. Он ответил, когда папа Аанчал позвонил.
– Если это похититель, – говорю я, – почему он не попросил выкуп?
– Люди в басти не могут заплатить выкуп, это все знают, – говорит Пари. – Похитители больше заработают, если продадут детей, которых украли.
– Джиннам не нужны выкупы, – добавляет Фаиз. – Или мобильные телефоны.
Я стал детективом всего месяц назад, но уже чувствую себя старым и мудрым, как баба из Гималаев, когда в тот день после школы распахиваю дверь салона красоты «Сияние».
Косметолог говорит Пари, что да, она Наина. Она выглядит совсем немногим старше Руну-Диди, но она шикарная; брови у нее – тонкие высокие дуги, и из-за этого она выглядит постоянно удивленной, а волосы мягкие и прямые, как будто их погладили угольным утюгом.
– Ты пришла сделать стрижку? – спрашивает Наина у Пари, размазывая белую пасту на щеках своей единственной клиентки, откинувшейся на черном стуле.
Пари касается своего полукупола, словно защищаясь.
– Конечно, нет, – говорит она, оскорбленная, что кто-то осмелился предложить такое.
Я говорю:
– Мы…
– Не разговаривать, – говорит Наина, но не мне, а женщине на стуле. – Глаза не открывать.
Леди-клиентке делают отбеливание кожи. Ма говорит, что Руну-Диди понадобится сотня отбеливаний, прежде чем кто-то согласится на ней жениться. Диди испортила себе цвет кожи, бегая на открытом солнце.
– Если почувствуете жжение, сообщите мне, – говорит Наина клиентке.
Фаиз осматривает лосьоны и спреи на прилавке, напевая от счастья. Мой нагоняй имел ноль эффекта; он не занимается расследованием. Пари объясняет Наине, что мы ищем Бахадура и Омвира.
– Да, я сказала, что Аанчал была со мной, а на самом деле нет, и что с того? – говорит Наина Пари. – А вы разве не врете своим родителям? Они знают, что вы здесь сейчас? А ты, мальчик, держи свои грязные ручки подальше от моих вещей.
Фаиз возращает баночку, которую нюхал, обратно на стойку, но медленно.
– Отец Аанчал строгий, на? – говорит Пари.
– Был ли у Аанчал бородатый парень? – спрашиваю я. Я знаю, что правильно поступил, не добавив «парень-мусульманин».
– А какое вообще ваше дело? – спрашивает Наина, ловко нанося пасту на лоб женщины.
– Мы хотим выяснить, не похитил ли тот, кто украл Аанчал, и наших друзей, – говорит Пари.
Наина кладет кисточку и вытирает руки светло-зеленым полотенцем, кое-где в белых пятнышках.
– Парень Аанчал не похититель, – говорит она.
– Он ремонтирует телевизоры? – спрашиваю я.
Странные брови Наины поднимаются еще выше.
– Прекратите эту ерунду, – говорит она и машет на нас полотенцем. – Идите отсюда, мне нужно работать.
– Кто же тогда парень Аанчал? – спрашиваю я.
