– Она не просила, но я хочу вернуть их. Это будет сюрприз. Она не знает, что я работаю. Тебе нельзя никому рассказывать.
– Ты слишком много врешь. Про все.
– На себя посмотри.
Пари ждет, пока чача-соседка не повернется спиной, и тогда мы бежим спринт до Призрачного Базара. Он как всегда многолюден. Самая большая толпа – около магазина, в котором продаются маленькие Санта-Клаусы и плюшевые мишки в круглых шапочках с оборками по краям.
Дуттарам кидает на меня взгляд и говорит:
– Где ты шлялся? Половина зарплаты сегодня. Это все, что ты получишь.
– Нельзя нанимать детей на работу, – шепчет мне Пари.
– Просто иди, – говорю я.
Она закатывает глаза на Самосу, который вылизывает свои причиндалы под тележкой с самосами. Он так делает, чтобы опозорить меня перед Пари.
– Возвращайся раньше, чем вернется твоя диди, – говорит Пари. Она любит правила, но понимает, почему иногда их нужно нарушать.
Дуттарам просит меня купить корицу в киоске неподалеку, потому что его запасы кончились.
– От этого зимнего холода у всех запоры, – говорит он. – Вот и пьют чай для послабления.
– Исабгол
[47] помогает лучше, – говорю я.
– Не вздумай ходить и рассказывать об этом людям, – предупреждает Дуттарам.
Я приношу ему связку палочек корицы. Потом слушаю новости басти, что всегда летают по чайной. Сегодняшние новости колючие от страха. Люди говорят, что им страшно оставлять детей одних. Oни обвиняют полицию, которая попросила у родителей Чандни взятку вместо того, чтобы принять заявление. Некоторые люди хотят организовать протест против полиции, другие говорят, что это может закончиться бульдозерами, которые придут разрушить наши дома. Один из мужчин говорит, что прадхан и его партия «Хинду Самадж» планируют демонстрацию. Воруют только детей индусов: следовательно, похищения – дело рук мусульман. Другой мужчина говорит, что парень Аанчал – индус; эта свежая новость, должно быть, пришла от Наины, или от ее любопытной осветленной клиентки. Впрочем, это не мешает людям продолжать обвинять мусульман.
Большинство клиентов Дуттарама – индусы. Они говорят, что у мусульман слишком много детей и они плохо обращаются со своими женщинами. Наконец, они говорят, нельзя доверять тем, кто пишет справа налево, как мусульмане на своем демонском языке.
Никто не говорит, что Чандни сбежала: она слишком маленькая, чтобы уйти куда-нибудь одной. Это означает, что в нашей басти и правда завелся настоящий похититель, может быть, даже не один, и у нас даже нет Психа, который бы нас спас.
Где-то ближе к вечеру Дуттарам протягивает мне полный чайник с толстой тряпкой, обернутой вокруг ручки, и стаканами, сложенными один в другой. Он говорит, чтобы я отнес их покупателям в ювелирный магазин в соседнем переулке; ему часто звонят на мобильный и заказывают чай навынос. Я иду и думаю о том, насколько лучше мне теперь удается таскать чай и не обливаться, когда натыкаюсь взглядом на Руну-Диди, и она тоже замечает меня, прежде чем я успеваю спрятаться. Диди срезала дорогу домой через базар. Какой я удачливый.
Она так удивлена, что не может вымолвить ни слова. Ее глаза вращаются, как у совы, рот открывается и закрывается, но не издает ни звука, и, кажется, на секунду замирает даже пот, стекающий по ее лицу, оттого что она вечно везде бегает, а не ходит.
Она приближается, поднимает мой подбородок и осматривает мое лицо, как будто желая убедиться, что это я, Джай. Затем она смотрит на чайник и стаканы в моих руках.
– Я теперь работаю, только по воскресеньям, – быстро говорю я Диди. – Я отдам тебе половину того, что заработаю. Сможешь купить обувь для бега и избавиться от них. – Я указываю на потертые черно-белые мужские спортивные туфли, что мама купила для нее с рук у охранника одного хайфай-дома.
– Какого…
– Не могу сейчас говорить. Люди ждут свой чай.
– Джай, расскажи мне, что происходит.
– Я работаю, – говорю я, двигаясь вперед.
– И почему это ты работаешь? Ты даже по дому ничего не делаешь.
– Так платите мне, и я буду рано вставать и набирать вам воду.
– Зачем тебе деньги?
Я ничего не отвечаю, потому что мы уже в ювелирном магазине. Я раздаю чайные стаканы одетым в паранджу женщинам, сидящим на подушках на полу и указывающим на ожерелья и браслеты, которые они хотят примерить. Владелец, должно быть, рассчитывает много чего продать этим клиенткам, раз платит за их чай.
– Даже пятизвездочные отели не подают чай такого качества, – говорит он женщинам.
Мы с Руну-Диди ждем снаружи, пока они закончат.
– Сколько это уже продолжается? – спрашивает Диди.
– Ты расскажешь про меня маме и папе?
– Только если ты расскажешь им, что я все еще тренируюсь.
Я пытаюсь засвистеть, чтобы прозвучало круто, но выходит только воздух.
– Опасно оставаться вне дома после наступления темноты, – говорит Диди. – Даже такой идиот, как ты, это понимает, правда?
– Дуттарам смотрит фильмы каждое воскресенье, поэтому он закрывает чайную самое позднее в пять. Он смотрит даже фильмы-провалы. На прошлой неделе он смотрел…
– Просто постарайся не пропасть, окей? – Руну-Диди странно похлопывает меня по голове. Я притворяюсь, что до меня дотронулся призрак, и дрожу всем телом. Она понарошку бьет меня кулаком по лицу. Потом снова уносится бегом, натыкаясь на людей. Они проклинают ее вслед и спрашивают, не думает ли она, что она хайфай-леди, которая опаздывает на самолет.
На следующее утро мне не удается рассказать Пари и Фаизу о том, что я слышал в чайной, потому что Пари ругается на нас без остановки за то, что мы утаили от нее мою работу.
– Вы двое создали себе мужской клуб, хаан? – спрашивает она. – Отлично, вы мне не нужны. Теперь мой лучший друг Танви.
– Танви важен только ее рюкзак-арбуз, – говорит Фаиз.
Пари злится и идет впереди нас. Я шепчу Фаизу, что она не знает, что я украл деньги у Ма.
– Я догадался, – говорит он.
Пари не разговаривает с нами ни на собрании, ни после. Кирпал-сэр начинает урок обществознания, посвященный крикету, но мы знаем об этой игре больше, чем он. Затем в класс врывается странный звук.
– Бульдозеры, – кричит кто-то.
– Нет, – кричу я в ответ. Не знаю, что это за звук, но не хочу, чтобы это были бульдозеры.
– Тишина, – скрипит Кирпал-сэр.
Звук превращается в рев. Мы выскакиваем за дверь в коридор. Кирпал-сэр не пытается никого остановить. За стенами школы рев превращается в злые слова: «Верните нам наших детей, а не то!…» Знакомый голос кричит в мегафон: «Помните, Индия принадлежит нам, Индия принадлежит индусам». Это Четвертак.
