Мы выбегаем на улицу. Соседи тоже вываливаются из своих домов, некоторые держат фонари. Огни ловят испуганные глаза коз и собак.
– Ждите прямо здесь, – говорит Ма, подталкивая меня к Руну-Диди.
– Может, твой джинн снова кого-то украл, – говорит Диди.
Я шарю глазами по переулку, представляя, как джинн несется к нам по воздуху, и немножко надеюсь, что раз я стою рядом с Руну-Диди, которая больше и выше меня, то он украдет ее вместо меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Папа и Шанти-Чачи идут на крики,
чтобы выяснить, бежать ли нам прочь из басти или прятаться по домам. Муж Шанти-Чачи разговаривает с Ма, нервно почесывая свои причиндалы, когда Ма отворачивается.
Мы с Руну-Диди ждем на пороге с натянутым на головы одеялом, от него покалывает кожу.
– Сиди спокойно, – говорит Диди каждый раз, когда я вытягиваю ноги, чтобы они не затекли.
Чего же хотят от нас боги. Может, хафту побольше, как полиция. Может, пуджу пышнее, чем у Стук-Бабы. Может, и эта была достаточно пышной, но богам просто наплевать на нас. Может, может, может. Как мне надоели эти может.
– Вот они, – говорит Диди и встает. Ее сторона одеяла падает на землю. Я пытаюсь сложить одеяло, чтобы Ма не разозлилась, что мы его испачкали, но оно тяжелое и колючее, и мне кажется, что я пытаюсь сжать в руках колючки акации, и мои пальцы болят. Мне становится грустно, что я слишком маленький, чтобы справиться даже с такой ерундой. Слезы жгут глаза.
– Не реви, – говорит Руну-Диди. – Ничего с тобой не случится.
– Я не реву.
Диди берет одеяло у меня из рук: должно быть, она стала очень сильной благодаря своим тренировкам, потому что справляется с одеялом и аккуратно складывает его за пару секунд.
Меня поднимает Папа. Я уже не маленький, чтобы меня таскали на руках, но я прижимаюсь лицом к его шее. Я слышу его дыхание. Оно громкое и тяжелое, как у Самосы. Лучи фонарей мечутся по переулку, освещая то половинку спутниковой антенны, то четвертинку бельевой веревки с развешанной одеждой; на крышах просыпаются и расправляют крылья голуби.
– Буйвол Фатимы, – говорит Шанти-Чати, ее голос скрипит, как стекло, – мертв. Ему отрубили голову.
Я смотрю вверх. Если мясники вроде Чачи Афсала убивают животных, то только ради того, чтобы съесть их. Но никто не захочет есть Буйвола-Бабу. Даже такой пропащий человек, как Пьяница Лалу, считает его Богом.
Шанти-Чачи засовывает руку под локоть мужа. Руну-Диди рисует правой ногой полукруги на земле.
– Голову буйвола оставили на пороге Фатимы, – говорит Папа.
– Фатима никак не может перестать плакать, – говорит Шанти-Чачи. – Она любила этого буйвола как ребенка. Он ничего ей не давал, даже навоза от него не хватало на день растопки. А она все равно тратила кучу денег ему на еду.
Папа опускает меня на землю, и я бегу домой. Проскальзываю под кровать Ма и Папы. Я смелый днем, но моя смелость не любит показываться по ночам. Думаю, она спит.
– Джай, что ты делаешь? – спрашивает Ма. Она последовала за мной в дом.
Наверное, я выгляжу экдум-тупо. Из-за всех сумок и мешков, что Ма засунула под кровать, в мою пещеру помещается только полменя. Она становится на колени.
– Вылезай, сона, – говорит она. Она зовет меня сона, только когда любит больше всех на свете. Ма достает тюбик из-под «Парашюта» из паллу сари, и подолом вытирает подкроватную пыль с моего лица.
Я верчусь, чтобы она как следует меня почистила. Ма возвращает тюбик из-под «Парашюта» на полку. Входят Папа и Диди.
– Буйвола-Бабу съел джинн? – спрашиваю я.
– Не джинн, Джай, – говорит Папа. – Это работа каких-то гунд. Голову буйвола аккуратно отрубили мечом. Кровавые следы идут по всей улице Фатимы-бен.
Джиннам оружие ни к чему. Они могут обезглавить человека, просто подумав об этом.
– Буйвола-Бабу, должно быть, убили ребята из «Хинду Самадж», потому что он принадлежал Фатиме-бен, – говорит Руну-Диди. – Чтобы преподать мусульманам урок.
– Мы поклоняемся коровам, – говорит Ма. – Наши люди никогда бы не сделали такую ужасную вещь.
– Все знают, что у парней из «Самадж» есть мечи, – говорит Диди. – Они обнажают их во время беспорядков. Мы видели это в новостях, хаан, папа?
– Я схожу к Фатиме, – говорит Папа. – Бедная женщина в шоке.
– Не делай этого, – умоляет Ма. – Не ходи – кто знает, какой еще ужас случится?
Но папа уже надел свой уличный свитер и шапку.
– Ну хотя бы шарф возьми, – говорит Ма. – На улице очень холодно.
– Мадху, мери джаан, давай ты хоть раз не будешь за меня волноваться?
Руну-Диди выглядит смущенной, как и всегда, когда папа зовет маму своей жизнью или своим сердцем, или своим пульсом. А я от этого чувствую себя в безопасности.
Ма надевает шарф Папе на шею, словно гирлянду, словно она снова выходит за него замуж.
Не могу поверить, что Буйвола-Бабы больше нет. Он никогда никому не причинял вреда: даже мухам, которые жужжали и жужжали у его глаз часами, пока не уставали и не падали замертво прямо между его рогов.
Мы ложимся спать, и вот уже пора вставать, а Ма и Папа спорят о том, кто из них пойдет на работу. Прошлой ночью Ма так волновалась за Папу, а теперь, кажется, хочет сама запихнуть его в пасть джинну. Они поступают так каждый раз, когда происходит что-то ужасное, хотя знают, что не могут следить за нами целыми днями. Они обманывают себя, но не меня. Я сижу на коврике, а холод царапает мне горло. Я пакка-уверен, что Папа снова настоит на своем, но Ма выигрывает спор ко всеобщему и даже, кажется, к ее собственному удивлению.
– Но не вздумай жаловаться, если я потеряю работу, – говорит Папа, щелкая пальцами, чтобы я встал. – Я понятия не имею, как мы прокормимся в этом месяце. Похоже, придется воспользоваться твоими деньгами на черный день. – Папа подходит к кухонной полке и хватает тюбик из-под «Парашюта». Мой желудок скручивается в клубок. Ма вырывает у Папы тюбик и ставит его обратно на полку.
– Сейчас не время для шуток, – говорит Ма.
– Кто сказал, что я шучу? – говорит Папа.
– Это только на сегодня и завтра, – говорит Ма. – Шанти сказала, что сможет присмотреть за детьми в воскресенье, а в понедельник они опять пойдут в школу.
Руну-Диди и Ма идут за водой. Папа говорит, что отведет меня в туалетный комплекс.
– А Буйвол-Баба? – спрашиваю я, когда мы оказываемся на улице.
– Все убрали, – говорит Папа.
– Фатима-бен его забрала? – спрашиваю я.
– Мясник с Призрачного Базара.
– Чача Афсал?
– Кто это? Ты что, снова разговаривал с незнакомцами на базаре? Разве я не запретил тебе это делать? Призрачный Базар – не место для игр.
