Особо доставалось прогульщикам, причем не только от кафедральных сотрудников, но и от начмеда, ведь каждый ординатор рассматривался больничной администрацией как условно бесплатный врач, которым можно было затыкать любые дыры. Но, несмотря на активную борьбу и беспощадную критику, добрая треть ординаторов появлялась в больнице эпизодически, от случая к случаю, а точнее — по случаю. Чемпионом по прогулам был ординатор третьего года из Нигерии Джонатан Икеке, которого кроме доцента Сторошкевич никто никогда не видел. Среди ординаторов даже ходило выражение «когда Икеке на лекцию придет», аналогичное русскому «когда рак на горе свистнет».
На каждом собрании Сторошкевич зачитывала перечень фамилий самых отъявленных прогульщиков, которым грозило скорое отчисление из ординатуры, если они не возьмутся за ум. Фамилии повторялись от собрания к собранию, но никого никогда еще за прогулы не отчисляли, потому что за каждого ординатора кафедра получала деньги, а от лишних денег в здравом уме никто отказываться не станет. К тому же прогульщики приносили больше денег, нежели те, у кого с посещениями все было в порядке. Стандартно-однотипные рассказы о тяжелых болезнях или семейных проблемах, которые помешали несчастному ординатору присутствовать на занятиях и дежурствах, подкреплялись довольно внушительными суммами денег или же какими-то ценными дарами, передаваемыми из рук в руки. Когда Саша посетовал на то, что в марте он не сможет съездить с любимой девушкой в Италию, Кирилл посмотрел на него, как на идиота и сказал, что две недели свободы — это такой пустяк, который можно купить за бутылку хорошего коньяка.
Собрание, на котором намеревались выступить «революционеры», было первым в учебном году, поэтому его почтил своим высочайшим присутствием заведующий кафедрой. Сашу это обстоятельство весьма обрадовало — лучше пусть Манасеин услышит все сказанное своими ушами, чем получит отредактированную информацию от Страшилы или Кармановой.
Саша не был уверен в том, что ему и его товарищам дадут возможность выступить. Поэтому он оформил конспект своего выступления в виде докладной записки на имя заведующего кафедрой и посоветовал Нарендре и Самсону сделать то же самое, причем непременно в двух экземплярах. Неискушенный в бюрократических делах Самсон удивился — зачем нужен второй экземпляр? Саша объяснил, что на нем секретарь кафедры Светлана распишется в получении первого экземпляра. Если уж играть в бюрократические игры, так по правилам.
Когда Саша по-школьному поднял руку, заявляя о желании выступить, Карманова посмотрела на него благосклонно и даже улыбнулась краешками губ. Не иначе решила, что строптивый ординатор решил покаяться или же выслужиться, каким-то способом выразить почтение и лояльность. А Манасеин, не слишком-то вникавший со своих олимпийских высот в повседневную жизнь своей конторы, указал рукой на кафедру — выступай, мол, не с места, а отсюда.
Кроме Нарендры, Самсона и Кармановой никто не собирался слушать Сашино выступление. Ординаторы читали то, что лежало у них на коленях, переговаривались или же тыкали пальцами в телефоны, а Сторошкевич обсуждала что-то с Манасеиным и Гонтаревым. Манасеин соглашался с тем, что она говорила, а Гонтарев хмурил брови и кривил рот. «Не иначе как еще одну палату под учебное помещение хотят переделать», подумал Саша. Между больничной и кафедральной администрацией шла перманентная борьба за помещения. Временами эта борьба обострялась настолько, что главный врач грозился «выгнать всех этих захребетников к чертовой матери». Но это было не в его власти, потому что кафедры распределяло по клиникам Министерство здравоохранения. Кроме того, кафедры приносили больнице огромную пользу. Во-первых, наличие кафедр повышало статус учреждения. Быть клинической больницей гораздо престижнее, чем просто больницей. Во-вторых, консультации кафедральных сотрудников служили больничным врачам своеобразной страховкой от неприятностей. Случись что, так в истории болезни профессорский обход записан, в котором научное светило подтверждает правильность диагноза и лечения. В-третьих, кафедры обеспечивали больницу условно бесплатной рабочей силой — ординаторами и аспирантами. Так что словам про «захребетников» никто значения не придавал, все знали, что главврач гневлив и криклив, но при этом отходчив.
— Я хотел бы сказать о том, как проходит наше обучение, — сказал Саша.
Взгляд доцента Кармановой из благосклонного стал напряженным.
— Не знаю, кто как, а лично я недоволен тем, как нас учат!
Вторую фразу Саша произнес громче. Сторошкевич вздрогнула (не иначе как сидевшая рядом Карманова толкнула ее коленом или наступила ей на ногу) и уставилась на Сашу так, будто видела его первый раз в жизни. Гонтарев изобразил на лице вежливый интерес, а заведующий кафедрой не соизволил обернуться к выступающему, он сцепил руки замком и уставился на кого-то в зале. Ординаторы продолжали заниматься своими делами.
«Хреновый из меня оратор», удрученно подумал Саша и следующую фразу едва ли не выкрикнул.
— Мы только напрасно теряем время, кто-то два года, а кто и четыре!
Теперь на него смотрели все, в том числе и Манасеин. Можно было не орать, а говорить нормальным голосом.
— Мы посещаем лекции и практические занятия, ведем палаты, дежурим, но нам не дают ничего сделать самостоятельно. По сути ординатура похожа на практику после четвертого курса. А ведь мы уже не студенты, мы — дипломированные врачи. Мы пришли сюда для того, чтобы стать настоящими врачами, чтобы научиться работать самостоятельно. Но вот чему я могу научиться, если мне дают палату, но не дают возможности самостоятельно заниматься с моими пациентами? Заведующий отделением ставит диагноз и назначает лечение…
— А чего вы хотите? — удивленно спросил Манасеин, переглядываясь с сотрудниками кафедры. — Это обычная, общепринятая практика. Заведующие контролируют весь лечебный процесс в своих отделениях. На то они и заведующие.
— Вам нигде не позволят работать без контроля! — добавила доцент Сторошкевич. — То, что вы называете самостоятельностью, на самом деле называется «анархией! «Что хочу, то и ворочу» — это не про нашу больницу. Даже и не мечтайте!
— Вы меня неправильно поняли. Я говорю о возможности самостоятельной работы под контролем кафедры и больничной администрации, — Саша заговорил фразами из своей докладной записки. — Суть ординатуры заключается в том, чтобы научить врача применять на практике знания, полученные в институте, а также углубить…
— У меня предложение! — вскочила Карманова. — Я не в первый раз слышу от ординатора Пряникова эту… хм… чепуху и хочу, чтобы он перестал говорить общими словами, а конкретно сказал бы, что ему не нравится!
— Так я же и говорю конкретно… — растерялся Саша. — Взять, хотя бы, мое дежурство в блоке…
— Мукул Пракашевич-то чем вам не угодил?! — простонала Страшила, картинно заламывая худые руки. — Он же с ординаторами носится, как с родными детьми! Чаем поит, задушевные разговоры ведет…
— Да мы все так поступаем! — вставила Карманова. — Носимся, цацкаемся, нянчимся, а в награду за все наши старания нас поливают грязью! Вы не ординатор, Пряников, вы — инсинуатор! Клеветник! Отказываетесь дежурить, саботируете учебу, критикуете все вокруг и, вдобавок, всем хамите — и сотрудникам кафедры, и заместителям главного врача, и заведующим отделением, и больным!
