Народ бросился искать информацию о Киргутине-младшем на сетевых просторах и узнал, что адвокат напористый, даже агрессивный, и очень удачливый. Выигрывает почти все дела, за которые берется. Гонорары запрашивает соответствующие, но вроде как от клиентов отбоя нет. Недавно защищал артиста Ефима Михальчука, который в пьяном виде задавил на своем лексусе пешехода, мирно шедшего по тротуару, и добился оправдания, хотя все, в том числе и сам Михальчук, считали, что лучшим исходом судебного процесса будет условный срок. Адвокат Киргутин, опираясь на ошибки в протоколах и несостыковки в показаниях свидетелей, сумел оспорить сам факт нахождения Михальчука за рулем. Сам Михальчук заявил, что следователь получил от него признательные показания при помощи угроз. Обещал, поросенок этакий, в случае непризнания запереть заслуженного артиста Российской Федерации в одной камере с рецидивистами, которые сначала его хором изнасилуют, а затем придушат. Разумеется, при таких раскладах можно признаться в чем угодно, даже в убийстве американского президента Джона Кеннеди, которое произошло за год до рождения Ефима Михальчука на белый свет. На самом же деле все было иначе. Немного выпив после особо трудной репетиции, Михальчук решил отоспаться в салоне своего автомобиля, припаркованного на стоянке у Театра Народов в Петроверигском переулке. Почему в салоне? А разве в гримерной дадут поспать? В театре вообще нигде покоя нет, кругом одна суета. Лег артист на заднее сиденье и заснул, а проснулся от сильного толчка. Оказалось, что какой-то негодяй угнал машину вместе со спящим в ней владельцем и совершил наезд со смертельным исходом. Преступник скрылся с места происшествия, а Ефим вышел из машины и пытался оказать первую помощь потерпевшему…
Детский сад, но прокатило. Злые языки поговаривали в интернете, что удачливость адвоката Киргутина не столько связана с его красноречием и отличным знанием всяческих юридических лазеек, сколько с умением заносить нужные суммы нужным людям. Однако же занести можно не только для того, чтобы уменьшить наказание. Все зависит от намерений заносящего. Вот захочет он — и доктора Цаплина «закроют» на пять лет. Отличная перспектива для доцента кафедры и заведующего отделением!
— Нашего Мишу может спасти только Стаканыч, — сказала в ординаторской доктор Феткулина.
«Стаканычем» за глаза, а иной раз и в глаза, звали Дмитрия Викторовича Стаханова, заведующего патологоанатомическим отделением. Прозвище свое Дмитрий Викторович получил не столько из-за созвучия фамилии, сколько за свою любовь к огненной водичке. Стаканыч всегда был немного навеселе, в той кондиции, которая обеспечивает человеку хорошее настроение. Сильно пьяным или трезвым, как стеклышко, его никто никогда не видел. Больничная администрация закрывала глаза на эту невинную, в сущности, слабость. Клиенты Стаканыча на него не жаловались (как, интересно, они смогли бы это сделать?), да и вреда им поддатый Стаканыч нанести не мог. Закрывались глаза и на вымогательство, расцветавшее в патологоанатомическом отделении махровым цветом. Истинному патриоту родной больницы и человеку, всегда готовому пойти навстречу администрации, можно простить и не такое. Вон в восемьдесят девятой больнице патологоанатомическим отделением вообще отъявленный некрофил заведовал. Администрация больницы была прекрасно осведомлена о его пристрастиях (нашлось кому настучать), но никаких мер по этому поводу не предпринимала, потому что человек был удобный, с понятием.
Для больничной администрации, да и вообще для всех врачей, очень важно, чтобы заведующий патологоанатомическим отделением был понятливым, чтобы он ставил интересы родного учреждения превыше всего, в том числе и превыше истины. Патологоанатом проводит вскрытия тел пациентов, которые умерли во время пребывания в больнице. Он дает оценку действиям врачей. Хорошо, когда диагноз, выставленный патологоанатомом, совпадает с прижизненным. Это означает, что пациенту поставили правильный диагноз и назначили правильное лечение. Плохо, если посмертный диагноз существенно расходится с прижизненным. И очень-очень-очень плохо, если такое расхождение диагнозов происходит на фоне скандала. Особенно такого громкого, с участием одного из самых успешных столичных адвокатов.
— А что он может сделать в такой ситуации? — подумал вслух Саша. — Сын же может и повторного исследования тела потребовать. Шаманить себе дороже.
— Ну инфаркт — это же малюсенький участок, — скривилась Феткулина, единственная из врачей отделения, общавшаяся с ординатором Пряниковым не только по деловым вопросам. — Его можно вырезать и выбросить, а можно и сердце заменить на другое. Вряд ли сынуля настолько упертый, что захочет произвести генетическую экспертизу папашиных органов. Он до этого даже и не додумается. В общем, все упирается в то, что напишет Стаканыч. А уж он напишет то, что надо, в этом можно не сомневаться.
— Как можно не сомневаться и в том, что инфаркт там действительно есть, — заметил Саша.
— Вероятнее всего есть, — согласилась Феткулина, — иначе с чего бы мужику помирать так внезапно. Но для всех будет лучше, чтобы его не было.
Феткулина симпатизировала заведующему отделением. Поговаривали, что когда-то давным-давно у них был недолгий и необременительный служебный роман. Доктор Цорохова относилась к заведующему нейтрально, а вот доктор Пчелинцева, самая молодая из всех (ей было сорок) Максима Семеновича ненавидела и конфликтовала с ним при каждом удобном случае. Ей самой очень хотелось заведовать отделением.
— Что значит «лучше бы не было», Полина Романовна? — встряла Пчелинцева. — Вскрытие должно отражать истинное положение дел, иначе в нем нет никакого смысла!
— А наш завкафедрой патанатомии называл вскрытие не «секцией», а «обдукцией», — невпопад сказала Цорохова.
— Мало ли что у вас в жопе мира было, Наталья Ивановна! — фыркнула Пчелинцева.
Цорохова училась в Черновцах. Выпускницы столичных вузов Феткулинаи и Пчелинцева всячески попрекали ее «неблагородным происхождением». Порой попрекали весьма грубо, как, например, сейчас. Цорохова в долгу не оставалась.
— Что толку с того, что вы, Кристина Александровна, учились во Втором меде, а Полина Романовна аж в Первом? — саркастически прищурилась Цорохова. — В одном отделении работаем, одно и то же дерьмо разгребаем.
«Обдукция — хорошее слово», подумал Саша и назвал свой план «Роковая обдукция». Замечательное название — броское и интригующее.
Девятого января Стаканыча на работе не было — увлекающемуся человеку сложно выйти из штопора после длительного загула. Поэтому Киргутина-старшего вскрывали десятого числа. Время вскрытия сообщил на утренней отделенческой пятиминутке заведующий.
— С десяти и примерно до одиннадцати я буду в морге, — сказал он. — Постарайтесь не отвлекать меня в это время по пустякам.
Саша явился в одноэтажный патологоанатомический корпус без четверти десять. Кто их знает, этих шустрых рыцарей шприца и халата? Вдруг начнут раньше и он пропустит самое интересное?
Не пропустил. Максим Семенович пришел без трех минут девять.
— Пряников? — удивился он, увидев Сашу. — Что вы тут делаете?
