– Нет, это из-за косточек, Алан.
– Из-за косточек? Насколько мне известно, доктор Джонсон собирал апельсиновые корки, но виноградные косточки… ерунда какая-то. Что вы с ними делаете?
– Налейте мне шампанского, пожалуйста. До самого верха.
Я с радостью исполнил ее просьбу. Официант принес гроздь винограда, срезал кисточку для Карин. Она сунула в рот две виноградины, обсосала косточки, выложила их на тарелку, потом бросила две косточки в свой бокал, подождала секунд десять и добавила еще две. Через полминуты две первые косточки, облепленные пузырьками, всплыли к верху бокала. Крошечные пузырьки лопались один за другим, косточки вертелись и переворачивались, пока снова не опустились на самое дно, а вторая пара косточек между тем поднялась к поверхности.
– А вы знаете такую забаву?
Пары косточек поднимались и опускались в шампанском, как клети крошечных лифтов.
– Нет. Где вы этому научились?
– В стране лентяев. Так всегда делают, когда пьют зект. Это очень весело.
Когда подали кофе, она откинулась на спинку кушетки, как объевшаяся императрица. Веточка стефанотиса выпала из волос, и Карин положила ее на скатерть. Я наклонился и вдохнул нежный аромат, который смешивался с тонкими резкими нотками желтого шартреза в бокале Карин.
Она сделала глоток, чуть скривилась:
– Herb!
[28]
– Так и должно быть.
– Ja, gut
[29]. Ну вот, я опьянела. Как весело!
– Карин, а можно с вами завтра увидеться?
Помолчав, она сказала:
– Vielleicht
[30], – и, смеясь, помотала головой.
– Карин, я серьезно. Давайте увидимся? Когда? Хотите, съездим на Хельсингёр, там пообедаем?
– Vielleicht.
– Nein, kein vielleicht! Bitte…
[31]
Не дослушав, она произнесла:
– Я вам позвоню. Можно?
(А как же Ярл? Ютте? Мой вымышленный коллекционер керамики?)
– Да, конечно. В котором часу?
– Через полчаса после того, как проснусь. Дайте мне ваш номер телефона.
У выхода из ресторана мы столкнулись с компанией подвыпивших датчан. Один из них, с темно-красной гвоздикой в руках, подошел к нам и почему-то сразу же заговорил со мной по-английски:
– Мистер, прошу прощения, но ваша прекрасная дама без цветов. Позвольте мне подарить ей вот этот.
Отказать было невозможно. Он с поклоном вручил Карин гвоздику, очень вежливо, соблюдая все приличия – его рука даже не коснулась ее. Карин благосклонно кивнула, улыбнулась тепло, но отстраненно, чтобы не давать повода продолжать разговор, и стала что-то искать в сумочке, пока они не отошли.
– Хотите, я приколю цветок вам на плащ?
– Нет-нет, не ломайте стебель, Алан. Я понесу гвоздику в руках. Она очень красивая.
– Взять вам такси?
– Нет, не стоит. Тут недалеко.
– Тогда пройдемся пешком?
– Нет, попрощаемся здесь. Сейчас придет автобус. Я называю его всегдобус, потому что всегда на нем езжу.
– Карин, погодите…
Она взяла меня за руку:
– Danke schön. Все было великолепно. Мне очень понравилось. И все наелись чеснока. Gute Nacht
[32].
Я стоял и смотрел, как она, в бархатном плаще, идет по улице, держит гвоздику рукой в перчатке и то и дело вдыхает аромат цветка.
8
Эльсинор. Площадка перед замком. (На самом деле – на Пушечной башне.) Солнечный, теплый майский день. Никаких призраков. Карин в розовом ситцевом платье и синей кофте.
– Guck mal
[33], Алан, вот там Гельсингборг, через пролив. Всего в пяти километрах.
– Туда можно доплыть за два часа.
– Мы замерзнем. И течение быстрое. Нас снесет к маяку Куллен, а оттуда вам придется пешком добираться в Англию.
– Все равно хорошо было бы вплавь отправиться в Швецию. Вы любите плавать?
– Да. Я часто плаваю. Однажды проплыла восемь километров.
– Где?
– На юге, в теплых краях. – Она умолкает, смотрит вдаль, мимо башни Трубача, через голубой простор пролива Эресунн. – Я готова обплыть весь земной шар. Ах, хорошо бы поплавать в тропиках!
– Да. И я бы с вами поплавал. – Я рассказал ей о реке Черуэлл в Оксфорде и о шлюзе близ деревни Иффли. – Там бурное течение, мне очень нравилось.
– Ja, natürlich
[34]. Это приятно. – Опершись на парапет обеими руками, она перегнулась и снова посмотрела на Гельсингборг. – А вы ездите туда по своим фарфоровым делам?
– В Стокгольме я бывал, а в Гельсингборге ни разу. А вы?
– Я однажды съездила туда на пароме, из интереса.
– И вам понравилось? Отсюда город выглядит очень красиво.
– Сам город скучный, а вот замок Софиеру великолепен. Там замечательный парк. Я по нему гуляла. Очень мило.
– В одиночестве?
– Да, почти. – Помолчав, она добавила: – Почти в одиночестве.
– Карин, как можно быть почти в одиночестве? – рассмеялся я.
– Это нетрудно. – Она с улыбкой обернулась ко мне. – Алан, вы ревнуете?
– Ну, почти…
– Вот видите! Если вы можете почти ревновать, то я тоже могу быть почти в одиночестве. Скажите, а вы всегда берете с собой бинокль, отправляясь на прогулку?
– Почти всегда. Понимаете, я… Ох, ну хватит уже!
Она рассмеялась.
– Вы умудрились запутать меня в моем родном языке, – улыбнулся я.
– Вы ни разу не взглянули в бинокль.
– Потому что мне интереснее глядеть на вас. Птиц и корабли я могу рассматривать в любое время.
– Вы же собирались посмотреть резьбу в часовне.
– Хотел, но сегодня так тепло и солнечно, что в часовню заходить не хочется. Вдобавок я разленился.
– Лень вам несвойственна.
– Почему вы так решили? Вы же меня совсем не знаете.
