Не стал исключением и Тони. Встреча преподобного Фрэнсиса Килверта с Мэри-ирландкой в поезде между Рексемом и Честером меркла в сравнении со встречей Тони и Карин. Очевидно было, что Тони воспринял мои восторженные рассказы с определенной долей скептицизма и не питал особых ожиданий в отношении Карин, которая, как обычно, была так же естественна и непосредственно очаровательна, как волны, набегающие на берег в разгар лета. Я предупредил ее, что Тони – мой добрый друг и священник, который с радостью обвенчал бы нас, однако же не собирается ни критиковать ее решение, ни разубеждать ее, а, наоборот, разделяет ее чувства и приехал в Лондон лишь затем, чтобы познакомиться с ней и помочь уладить наши дела.
Сознательно отступив на второй план, я с удовольствием наблюдал за их беседой. Мне, будто защитнику Фрины, совершенно не требовалось принимать участия в разговоре. Вдобавок я сообразил, что в дальнейшем так оно и будет, всегда и везде. Карин очаровывала всех, с кем встречалась. Верная своему слову, она, как и обещала, уже делала меня счастливее всех на свете. Я готов был идти куда угодно, заниматься чем угодно, лишь бы Тони это тоже нравилось.
Не помню, о чем именно шла речь, но хорошо помню общий настрой и тон собеседников. Я с удовольствием слушал их разговор, непринужденный и сердечный, но не без дружеского подшучивания. В какой-то момент Карин со смехом заявила: «Нет, в этом вопросе мы не придем к единому мнению», а потом Тони, качая головой, сказал: «Вы сумеете убедить кого угодно, но я все-таки не изменю своей точки зрения».
Видно было, что они понравились друг другу. Она с удивлением обнаружила, что священнослужитель способен проявлять озорное чувство юмора и с готовностью идет на уступки, а он, в свою очередь, не ожидал от нее спокойного savoir-faire
[77] и убедительности доводов. Они пока еще не знали друг друга, но я словно бы постиг их обоих. На первый взгляд Тони и Карин одинаково умели очаровывать и с готовностью доставляли удовольствие другим, однако же в глубине души Тони был софистом (в лучшем смысле этого слова), а Карин – гедонисткой по натуре. Солнечным днем мы прогуливались в Кенсингтонских садах, по берегу Круглого пруда и вдоль Цветочной аллеи, и мои спутники представлялись мне не противоборствующими, а взаимодополняющими стихиями, – так океан неутомимо накатывает на незыблемую твердь суши, размывая и подтачивая любую слабину. Однако же это было не совсем так. Я подозревал, что до встречи оба они втайне опасались, что новый знакомец не внушит должного уважения к себе, а значит, не вызовет поистине дружеского расположения. Что ж, теперь они убедились в обратном.
Тони почти не упоминал о сложностях, возникших в связи с устройством свадьбы, справедливо полагая, что от него требуется лишь подтвердить отсутствие каких-либо возражений и выразить уверенность в моих силах, для поддержания духа.
– Видите ли, – сказал он, когда в шесть часов пополудни мы вернулись в гостиницу к чаепитию, – вам необходимо осознать всего-навсего три вещи. Во-первых, это ваша свадьба, и вы устраиваете ее сообразно вашим, а не чьим-либо еще желаниям. Ваша сила – в согласованности намерений и действий. Во-вторых, все эти установления лондонского загса, разумеется, ужасно нудная штука, Алан, но волноваться о них ни к чему. Боже мой, ведь это меньше трех недель. Право же, совершенный пустяк. И в-третьих, да, ваша матушка немного расстроена, но это ненадолго. Вот увидите, она быстро оправится. Родители всегда волнуются за детей. Да и потом, она ведь еще с вами не знакома? – спросил он у Карин. – В общем, ни о чем не беспокойтесь, и все вокруг тоже перестанут нервничать. По-моему, подобные надуманные проблемы в конце концов разрешаются сами собой.
Потом Карин поднялась в номер, освежиться и переодеться к ужину с мистером Стайнбергом, а мы с Тони отправились в бар выпить по кружечке пива. Я взял сдачу с барной стойки, и Тони улыбнулся мне поверх кружки.
– Так уж и быть, Алан, сейчас я скажу вам то, что вы и сами знаете. Она очаровательна. Восхитительная, несравненная красавица. Признаюсь, я такого не ожидал. Вам невероятно повезло, и я очень рад за вас. – Отхлебнув пива, он продолжил: – Я все это совершенно искренне говорю. Остановите меня, если что.
– Ладно, остановитесь. Хотя если честно, то я чувствую себя как тот Эдмунд: «Продолжай. Еще сказать ты что-то хочешь, вижу».
– Что ж, в таком случае… Судя по всему, теперь удел всей вашей жизни – та еще работенка… гм…
– Джонах Джарвис. Я плохо кончил, очень приятно.
– Вы нарочно закидываете меня цитатами, чтобы я поскорее заткнулся?
– Нет, что вы! Просто, зная вас, я опасаюсь, что сейчас последует некое неизбежно меткое и хлесткое замечание.
– Не бойтесь, ничего страшного я не скажу. В некотором отношении, и это несомненно, ваш удел теперь гораздо сложнее. Она не просто красавица. Она – редкостный приз, как Кубок чемпионата мира и все такое. И не вы один это заметили. Это все замечают, и так будет всегда.
– По-вашему, я должен держать ее взаперти?
– О господи, Алан, я вовсе не предлагаю ничего подобного. Нет, просто таким, как она, выпала тяжкая доля. Позвольте мне тоже кое-что процитировать: «Все красавицы едят безумных прихотей салат…»
– И берут из рога изобилья что попало?
– Дело не в роге изобилия. Дело в том, что такое совершенство чрезмерно угнетает его обладательницу. Ей приходится денно и нощно жить с ним. Иногда это просто невыносимо – вот как для Вивьен Ли или там Мэрилин Монро, вы же знаете. Нет-нет, я отнюдь не намекаю, что Карин страдает душевным расстройством или что-то в этом роде. Ничего подобного – она совершенно нормальна. Но, по-моему, таким людям необходима постоянная забота, симпатия и понимание близких. Такого рода красота – тяжкое бремя, которое требует особого образа жизни, с особым укладом и особыми нравственными ценностями. Я сейчас сделаю дурацкое сравнение: это как если бы она была альбиносом или диабетиком – то, о чем следует постоянно помнить и ни в коем случае не принимать как должное.
Тут, несмотря на мой интерес к обсуждению, я невольно отвлекся, размышляя, под каким предлогом можно привести Тони на ужин с мистером Стайнбергом. Мне очень хотелось, чтобы Тони пошел с нами, потому что после всего, что он для нас сделал, я не собирался отправлять его на вокзал спустя три часа после приезда. Разумеется, мистер Стайнберг был человеком дружелюбным и радушным, но все-таки он был богатым и важным клиентом, вдобавок из тех, кого попросту невозможно уговорить разделить счет за угощение или что-то в этом роде – все расходы он брал на себя. Вчера утром я позвонил ему и рассказал о Карин. Он, естественно, тепло меня поздравил и заявил, что жаждет с ней познакомиться. Но Карин – это одно. А вот без предупреждения привести на ужин Тони – это совсем другое. За последние полтора дня столько всего произошло, что я невольно отложил решение этой проблемы на потом и спохватился только теперь, за час до ужина.
Неожиданно в бар вошел мистер Стайнберг.
