– Нет, кое-какие соображения имеются. Предполагают, что примерно в тысяча семьсот сорок девятом или пятидесятом году некоторые мастера мануфактуры Спримонта в Челси решили отделиться и основали свое собственное производство где-то по соседству, скорее всего в том же Челси. Известно, что в тысяча семьсот пятьдесят четвертом они обанкротились, потому что Спримонт купил остатки их продукции и продал как свои. Судя по всему, он приобрел также формы для отливки и исходные модели, но больше их не использовал. Вот вкратце все, что я помню. В справочниках наверняка найдется больше информации.
– Значит, третья статуэтка девушки на качелях – это важная находка?
– Еще какая! Вдобавок фигурки в Бостонском музее и в Музее Виктории и Альберта просто белые, нерасписанные. Кстати, цветной росписью покрыто меньше трети фигурок, произведенных на загадочной мануфактуре. Более того, цвета, использованные для росписи этой статуэтки, не характерны ни для «Челси», ни для остальных работ того же мастера, хотя это тоже надо проверить.
– Как ты думаешь, она очень ценная?
– Если это не подделка… Знаешь, я с тобой согласен, вряд ли это подделка. В таком случае ее ценность очень велика – и как отдельной вещи, и в историческом плане.
– Но почему? Ведь неосведомленным людям все это безразлично. Даже мне. Я просто подумала, что это, скорее всего, фарфор восемнадцатого века и в таком случае на нее не жалко потратить двадцать фунтов.
– Да, разумеется. Неосведомленный человек вряд ли ею заинтересуется. Но если окажется, что она подлинная, то это известие взбудоражит и Общество английской керамики, и Музей Виктории и Альберта, и Моргана Стайнберга, и еще человек сто по обе стороны Атлантического океана.
Карин помолчала, осмысливая услышанное, а потом спросила:
– Алан, а знаешь, какое желание я загадала в прошлый понедельник, в глазе Белой Лошади?
– Нет, конечно.
– Я загадала отыскать и купить что-нибудь очень ценное.
Мы изумленно уставились друг на друга.
– Знаешь, давай не будем обольщаться прежде времени, – наконец сказал я. – Сегодня мы заберем ее домой, а в понедельник я свяжусь с Джоном Маллетом, специалистом по раннеанглийскому фарфору в Музее Виктории и Альберта.
Обеими руками я бережно поднял статуэтку, повернул набок, чтобы уложить в картонку, но, заметив какие-то оттиски на основании, поднес ее к свету и разобрал корявую надпись: «ДЖОН ФРАЙ».
– О господи, это какое-то колдовство! – воскликнул я.
– Что? Неужели она все-таки не настоящая?
– Я больше не знаю, что настоящее, а что нет. В начале пятидесятых годов восемнадцатого века некий Джон Фрай жил близ мануфактуры «Боу». Увы, нет никаких доказательств, что он имел отношение к фарфоровому производству, но принято считать, что он был родственником Томаса Фрая, основателя и владельца мануфактуры «Боу».
– «Боу», не «Челси»?
– Да, именно «Боу». Значит, если статуэтка настоящая, то неизвестная фабрика находилась вовсе не в Челси, а в Боу. Все указывает на Боу. Любимая, я совсем запутался, голова идет кругом. Нет, я больше ничего не понимаю…
– Давай-ка я заварю тебе чаю, как принято в таких случаях у вас, англичан.
21
Вечер выдался теплый и солнечный. Карин, в крестьянской блузе и синей юбке, убирала гостиную, а я вышел в сад, подвязать и полить георгины. Бутоны на кусте сорта «Король Альберт» готовы были распуститься. Середина лета, подумал я. Что бы ни случилось, всегда можно положиться на благословенный континуум времен года: люпины, георгины, хризантемы, горох, фасоль, сельдерей… Как говорят садоводы, всему закон – солнце.
Я так старался не выказать своего волнения, что даже забыл спросить у Карин, какого мнения она о Джеральде Кингсфорде. Мои мысли уносились на юг, к холму Бикон-Хилл с могилой лорда Карнарвона на склоне. «Вы что-нибудь видите, Картер?» – «Да-да! Чудеса!» Разумеется, находка Карин не сравнится с сокровищницей Тутанхамона, но произведет настоящий фурор среди знатоков керамики и фарфора. Покрепче подвязав пурпурный клематис к шпалере, я вернулся в дом, где Карин как раз закончила уборку.
– Знаешь, мне очень хочется с кем-нибудь все это обсудить – конфиденциально, разумеется.
– Может быть, с Джо Мэтьюсоном?
– Нет, фарфор для него – не главное, а мне нужен настоящий специалист, уровня Джеффри Годдена или Реджинальда Хэггера.
– И что они тебе сейчас скажут, Алан? «Пока не увижу, не поверю»? Тебя это успокоит?
– Нет, конечно. А на большее пока не стоит и рассчитывать.
– Почему бы тебе не поговорить с Тони? Тебе сейчас просто хочется с кем-то поделиться. А к специалистам обратишься на следующей неделе.
– Ты совершенно права. Давай позвоним Тони и пригласим его на пинту пива. Это твое открытие, моя волшебница. Неужели ты нисколько не волнуешься?
– Vielleicht. – Она повесила кухонное полотенце на сушилку. – Естественно, я волнуюсь, но женщине проще взвалить ответственность на мужчину и напустить на себя таинственность. Так вот, я очень безответственная женщина.
– А значит, ты тоже континуум. Как замечательно!
– Гм, меня называли по-всякому, но этим словом – никогда.
– А народ авзонский Мульцибером звал его.
– Правда? А кого именно?
– Сатану. Ангел сей, превратившийся после этого в Дьявола, сделался самым близким из моих друзей, и теперь мы частенько почитываем вместе с ним Библию. Ладно, давай звонить Тони.
По счастливой случайности, Тони только закончил сочинять проповедь и с радостью согласился повидаться с нами второй раз за день.
– Только знаете, Алан, сперва мне нужно побеседовать кое с кем в Стоккроссе. Это не займет много времени. Давайте встретимся в «Полпути», часа через полтора.
Мы выпили пива в «Полпути», а потом отправились на берег Кеннета; река, сверкая и переливаясь в вечерней прохладе, убегала под деревянный мостик в конце тропинки. В ивняке я заметил зимородка, но он упорхнул, прежде чем я успел указать на него Карин и Тони. Мы перешли мост и сели на прибрежную траву полюбоваться закатом.
Все молчали, а потом Тони спросил:
– Вы ее продадите?
– О да! В конце концов, нет ничего постыдного в желании обеспечить себя материально и укрепить свое финансовое положение. Ну и потом, дети и так далее…
– Неужели она и впрямь так дорого стоит?
– Знаете, я не хочу загадывать, но если все подтвердится, то да, за нее можно получить целое состояние.
– Что ж, Тони, – сказала Карин, – а теперь прочитайте нам проповедь о том, что деньги – зло.
– Нет-нет, это не ко мне. Доктор Джонсон был прав, утверждая, что богатство дается человеку для того, чтобы делать добро. Надеюсь, вы не вздумаете отсюда уезжать.
